0
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — На своей ежегодной пресс-конференции в начале года в понедельник министр иностранных дел Сергей Лавров уделил очень большое внимание Ирану. Он решительно предостерег от попыток США разрушить ядерное соглашение с Ираном и сказал, что, если оно будет разрушено, то у Северной Кореи не останется больше мотивов для того, чтобы беседовать с остальным миром. Это будет означать, что никто больше не сможет полагаться на договор с США. Лавров подверг США критике и за желание расколоть Сирию. И то, что он говорил, весьма весомо, потому что Россия сейчас на Ближнем Востоке — сверхдержава. Во многом благодаря стратегическому альянсу с Ираном в Сирии. Вместе Россия и Сирия изменили ход войны, сокрушили ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в РФ, — прим. ред) и сделали так, что президент Башар Асад сейчас — доминирующая политическая сила в Сирии. Когда Владимир Путин недавно был в Тегеране, он встретился с духовным лидером Ирана аятоллой Али Хаменеи. Хаменеи пришел в почти приподнятое настроение, когда говорил о том, как сотрудничество с Россией может «изолировать Америку». И это практически правда, если Москва и Тегеран продолжат правильно распоряжаться своими картами и если США продолжат вести себя в регионе нерелевантно, продвигая примитивную политику символов — например, перемещая свое посольство в Израиле в Иерусалим. Но сотрудничеству России и Ирана мешает много подводных камней. Потому что: какова их цель в Сирии? Сохранить единство страны или упрочить власть Саддама (так в оригинале — прим.ред.)? Является ли целью превращение Сирии в стабильную зону безопасности, что также будет способствовать безопасности Израиля? Или же цель состоит в создании шиитского коридора из Ирана, через Ирак и Сирию к шиитской Хезболле на юге Ливана, чтобы тем самым получить возможность оказывать постоянное военное давление на Израиль? Потому что Россию и Иран в битве за Сирию и Ближний Восток отличают только два главных момента. Для России решающее значение имеет единство Сирии и спокойствие вокруг баз в Средиземном море, в то время как уже было дано понять, что для достижения политического решения вполне возможно пожертвовать Асадом. Для Ирана Асад — фигура неприкосновенная, он — гарант того шиитского влияния, за которое борется Иран. Еще один момент, который отличает Россию и Иран, — это отношение к самому главному врагу Ирана, могущественной суннитской стране Саудовской Аравии. То, что у нас сейчас впервые за несколько лет цена на нефть составляет 70 долларов за баррель, во многом результат сотрудничества Саудовской Аравии и России. Это цена, которую Путин хочет сохранить во что бы то ни стало, она имеет решающее значение для роста, стабильности в России, а также и для того, чтобы иметь возможность по-прежнему делать ставку на вооружения. Отношение к Израилю — третий момент. Для революционного государства духовенства Иран Израиль — постоянный идеологически мобилизующий фактор. Для России Израиль — дружественное государство. Владимир Путин посещал Израиль трижды, у него установились очень хорошие личные отношения с премьер-министром Биньямином Нетаньяху. И ни один российский лидер никогда не относился к евреям — и уж если на то пошло, и к мусульманам, — с бОльшим уважением, чем Владимир Путин. В отношениях с Сирией, Саудовской Аравией и Израилем — и уж если на то пошло, и Ираном, — ключевое слово для обозначения позиции России — гибкость. Один российский обозреватель называет это «гибкостью как догмой». Неплохая, кстати сказать, догма. Особенно если сравнивать ее с догмами 45-го президента США. Потому что от иррациональной ненависти к Ирану и уму непостижимая ерунды по поводу Иерусалима как столице Израиля ситуация на Ближнем Востоке становится только хуже.
