0
Интервью с Франческо Рандаццо (Francesco Randazzo), преподавателем истории международных отношений в университете города Перуджи, и Марко Бальдассари (Marco Baldassari), преподавателем истории политических институтов Европы в университете города Пармы. Развитие отношений между Европейским союзом и Россией заставляет обратить внимание на повседневные вопросы. Дело Скрипаля, экономические санкции и связанное с ними обострение отношений — это те элементы, возможные последствия которых для Европы и для основных государств-членов ЕС следует рассматривать буквально под микроскопом из-за связанных с ними экономических и политических потрясений. Если когда-то мы мечтали о Европе, протянувшейся от Гибралтара до Урала и вмещающей, таким образом, Россию, то развитие событий привело к совершенно другому результату. Об этом мы говорим с преподавателем истории международных отношений университета Перуджи Франческо Рандаццо и преподавателем истории политических институтов Европы университета Пармы Марко Бальдассари. L'indro: Евросоюз — и началось это не сегодня — находится в противоречивых отношениях с Россией из-за дела Скрипаля, экономических санкций и неоднозначных соглашений, которые раз от разу заключаются в связи с продажей газа. Но в то же время мы сталкиваемся с расширением именно на Восток, которое продолжится после следующих переговоров по вступлению в ЕС стран Балканского полуострова. Что в связи с этим более вероятно — будущее сближение или обострение отношений с Россией?
Франческо Рандаццо: Уинстону Черчиллю приписывают фразу, которая полвека обращала на себя внимание и в значительной мере оказала влияние на мнение международного сообщества о России: «Это всегда загадка, больше того — головоломка, нет, тайна за семью печатями». Восприятие России как страны, враждебно относящейся к европейским институтам и едва ли не противостоящей им, заявляющей о себе как о великой евразийской державе, которая, пусть и являясь основным экономическим партнером Европы, усложняет отношения между двумя мирами, все с большим трудом находящими равновесие, особенно после краха советского коммунистического режима. Это поведение — если смотреть на него с позиций Запада — приводит к «русофобии», которой Ги Меттан (Guy Mettan) посвятил в 2015 году интересное эссе, где подчеркнул различия в понимании свободы в России и на Западе и их влияние на их взаимоотношения. Свобода для россиянина (как и для любого жителя Востока) — значит оградить себя от диктата со стороны любого иностранного государства. Он не любит, когда его унижают, особенно, если речь идет о властях другого государства, и Запад, стремящийся навязать свое культурное превосходство, свои ценности всему остальному миру, апеллируя к здравому смыслу, не может, по всей видимости, понять этого языка (Меттан, 2015). За это русские и европейцы расплачиваются веками недоверия, вылившегося в настоящее время, определив почти критические условия — доведя их до грани краха. Дело бывшего российского шпиона Сергея Скрипаля, приговоренного в 2006 году в России за измену родине и ставшего предметом обмена между правительствами ее величества королевы Елизаветы и России, представляется весьма показательным. Однако и дело Скрипаля, и дело Литвиненко в прошлом, на мой взгляд, остаются крайней формой выражения международного напряжения, начинающегося от страданий Европы в связи с украинским и крымским вопросом и заканчивающегося сирийским конфликтом, где Россия открыто противостоит США и Евросоюзу. Были и другие дела шпионов, укрывшихся в Великобритании, например, Олега Калугина, самого известного дезертира из КГБ, известного также и американцам, и Олега Гордиевского — оба спокойно пережили свой статус бывших шпионов. В таком случае, если не брать в расчет результатов, полученных британскими властями, и выводов, к которым они придут, необходимо признать провал английских спецслужб и утраченную способность к диалогу между ЕС и Россией, что произошло, правда, не сегодня, а уже давно. Позиция президента США Трампа и осуществляемая им политика протекционизма восстанавливает англо-американскую ось еще больше, чем разрыв диалога с Москвой, и ускоряет процессы демонизации российской политики при Путине. Одним словом, отношения между Евросоюзом и Россией могут развиваться лишь через посредничество, на данный момент находящееся в неясном состоянии, Германии. Конкретнее — канцлера Ангелы Меркель (Angela Merkel), единственной, кто способен усадить за стол переговоров хозяина Кремля, несмотря на то, что ужесточение войны в Сирии может привести к эскалации, способной иметь поистине катастрофические последствия. — Какие смыслы обретет Европа, утратившая Великобританию и расширяющаяся на Восток? Какие произойдут перемены по сравнению с нынешней ситуацией? — Когда после падения Берлинской стены двери Западной Европы распахнулись для тех стран, которые более 50 лет просуществовали в тени советского коммунизма, Россия не смогла остановить кровотечение и наблюдала этот процесс со стороны, осознавая его необратимость. С 1991 года по 1999 год, в период правления Бориса Ельцина, Европа запустила процессы расширения на Восток, сознавая, что она в любом случае идет вразрез с геополитическими интересами страны, страдающей от экономического кризиса, высочайшего уровня инфляции и утраченного «достоинства» сверхдержавы. Холодная война, казалось, окончательно проиграна, и образ страны, катящейся под откос, нашел выражение в кадрах, где президент России появился на международных встречах в состоянии постыдного опьянения. Далее последовала реакция в виде вспышки сильного национализма, которым смог воспользоваться преемник Ельцина, бывший сотрудник КГБ, Владимир Путин — тот же, кто и сегодня, спустя целых 17 лет со времен своего первого мандата, находится у руля государства. В этот временной промежуток в Европе произошли политические и экономические процессы, изменившие прежнее соотношение сил на довольно однородной географической территории, изнутри нацеленной на расширение, которое должно было способствовать преодолению преград между Востоком и Западом. Кризис в Греции, постоянное политическое напряжение на территории Балкан, взрыв опасного национализма в Венгрии и в Австрии, а также в других странах Центральной Европы, негативное отношение к Европе многих народов, способствовавших созданию ЕС, Брексит Великобритании и кандидатуры новых государств — все это является очевидным свидетельством препятствий к объединению, целью которого было достижение стабильности на огромной территории европейского континента. Но единства и благополучия создать не удалось. В европейском парламенте обсуждается предложение возможного расширения с включением еще шести балканских стран к 2025 году. Речь идет в первую очередь о Сербии и Черногории, далее — об Албании, Македонии, Боснии и Герцеговины и Косово. Переговоры о вступлении в ЕС Турции, кажущиеся издевательством для Эрдогана, уже давно прерваны из-за многочисленных неразрешимых вопросов, связанных с пренебрежением турецкого правительства в отношении прав человека. Однако «открытие» ЕС на данный момент представляется, скорее, рискованным, чем выгодным, в свете некоторых факторов, которые европейские делегаты недооценивают. Они связаны с хрупким равновесием, на котором держатся отношения между столь разными государствами — как в области культуры, так и в области религии и политического устройства. Не следует забывать так и не утихшую злобу, порожденную войнами после распада бывшей Югославии, сербско-косовский конфликт и, не в последнюю очередь, интересы, которые Россия имеет в отношении «южных славян», особенно в отношении Сербии, самого близкого «родственника» Москвы, как в связи с ее географическим положением на Балканах, так и со славянской природой ее народа. Страны, которые не полностью вышли из стадии посткоммунистической модернизации и никак не могущие обрести внутреннее равновесие по причине глубочайшей коррупции в институтах власти и, скажем так, недостаточно быстрой демократизации властного аппарата. К сожалению, во многих из этих стран старая номенклатура почти полностью перекочевала в новые правительства, сбросив костюмы, которые она носила при коммунистическом режиме, и представляясь чем-то «новым» и прогрессивным. Любой политолог, таким образом, затруднится определить, вдоль какой оси выстроится стратегический план Европы, учитывая, что будет практически невозможно поместить на чашу весов утраченный экономический вес Великобритании и хрупкую, нестабильную экономику Балкан; политическую надежность конституционной монархии Елизаветы и ненадежные элитарные правительства, сформировавшиеся после падения Берлинской стены. Ожидающий нас сценарий представляется, в самом деле, замечательной неизвестной! — Можно ли представить более активную и позитивную роль ЕС в вопросах международного значения, как, например, урегулирование ситуации в Сирии, в отношении которой в глаза бросается, прежде всего, участие России, а также Турции и Ирана? — Быть евроскептиками в наше время гораздо легче, чем верить в вероятность, что нынешняя Европа может довести до конца действенные и решающие переговоры. Большей проблемой, и, по крайней мере, более ощутимой является то, что со времен войн в бывшей Югославии Европа ни разу не вела согласованной внешней политики, у нее ни разу не было общей армии, но она всегда координировала вмешательства со своим самым надежным — по крайней мере, до наступления эры Трампа — партнером, то есть с Соединенными Штатами. Эта невозможность представлять единую и разделяемую многими сторонами позицию по части окончательных решений привела каждое государство к необходимости искать выход из международных кризисов в соответствии со своими военными и дипломатическими позициями. Это еще раз продемонстрировало, что Европа не способна действовать слаженно. В случае с Сирией такое поведение позволило Путину вмешаться без обсуждения с европейцами его решения поддержать Башара Асада. Россия помогла ему в одностороннем порядке. Случай с Сирией показателен в отношении веса, который приобрел в последние несколько лет лидер Кремля, он также определяет важную позицию России на евразийском геополитическом поле. Ось Москва-Стамбул, пошатнувшаяся было из-за многочисленных эпизодов, поставивших под угрозу отношения между двумя государствами, до сих пор остается фундаментальной для определения исхода сирийского кризиса. Но это происходит за счет народа, существующего на грани истощения своих ресурсов и раздираемого страшной гражданской войной, которой не видно ни конца, ни края. В долгосрочной перспективе, однако, российское вмешательство в пользу Асада было во многом переоценено всеми теми, кто поначалу расценивал путинское решение как вредоносное и ненужное в сирийском вопросе. Евросоюз, таким образом, рискует снова остаться бездействующим и пассивным наблюдателем в Сирии, особенно в свете вовлеченности Путина — того Путина, который, несмотря ни на что, остается экономически «жизненно необходим» для правительств ЕС. Последние события и обвинения США в адрес Москвы в поддержке химической атаки в Сирии представляются последней главой англо-американского противостояния с Россией. Слишком рано говорить о том, какое участие принимала Россия, какую роль сыграл Израиль, какую ответственность несут стороны, спонтанно выступающие в раздираемой войной Сирии. Но с уверенностью можно сказать, что все это, помимо переноса ответственности на Кремль, еще раз подтверждает, что у международного сообщества есть серьезная проблема, и ее необходимо решать — это его устаревшая и уже устоявшаяся нерешительность в отношении ООН, ставшего пленником его вето. — Если Европа будет по-настоящему едина в своих решениях, особенно, во внешнеполитических вопросах, как, например, тех, что касаются отношений с Россией, она сможет оказывать большее влияние на свои общественные инстанции. Насколько сплочен Евросоюз в этом отношении? — Европа — это крупный геополитический организм, и она останется таковым еще очень долго. Это стратегический партнер для России, совмещающий в себе экономические и политические интересы, куда можно попасть, если принимать логичные, а не продиктованные сторонними требованиями решения. Внешняя политика не должна подчиняться экономическому шантажу, не должна идти на поводу у банков и зависеть от различных популистов, формирующих климат недоверия в отношении действий всего ЕС. Европейский союз, на мой взгляд, сегодня достиг низшей точки привлекательности с 1993 года, года его основания, и на то имеется множество причин, которые трудно пересказать в рамках краткой беседы. Но одна из причин, оправдывающих это утверждение — это, безусловно, ошибочность самой идеи союза, простирающегося от Гибралтара до Урала, то есть вмещающего, таким образом, и Россию. Это стало основой исторической ошибки, в рамках которой развивались надуманные представления о «братском альянсе». А потом произошло столкновение с враждебной Россией, которой едва ли не досаждало бесполезное ухаживание западных лидеров. Россия отстаивает свою принадлежность к европейскому континенту, но не намерена при этом отказываться от своих культурных и политических особенностей. Мирная и стабильная Россия, на мой взгляд, гораздо полезнее для ЕС, где не обходится без сильных политических разногласий, циклических кризисов в странах-членах, а также порой и без нарастания антиевропейских настроений, которые поддерживают популистские партии, пользуясь длительной волной экономического кризиса, накрывающей Европу уже почти десять лет. Европа может заботиться о своих гражданах, только если не будет подвергать их рискам расширения любой ценой, без четко определенных правил и не предъявляя к претендентам никаких требований при их вступлении. Более обширная в географическом отношении Европа необязательно будет более надежной и внимательной по отношению к нуждам своих граждан. Сегодня — возможно, как никогда ранее — Старый Свет столкнулся с гораздо более важными проблемами, чем расширение ЕС. Главным образом, это иммиграция и постоянный приток людей, прибывающих с территорий, разоренных гражданскими войнами и, что еще хуже, изнуренных голодом. Им необходимо дать ответ и, отталкиваясь от этих новых гуманитарных катастроф, нужно строить разговор с балканскими кандидатами на вступление в ЕС, чтобы они отказались от политики возведения стен и уступили пространство для политики гостеприимства и интеграции. Возможно, в будущем объединенной Европы проблема интеграции стоит наиболее остро. Далее представлены ответы Марко Бальдассари. L'indro: Евросоюз — и началось это не сегодня — находится в противоречивых отношениях с Россией из-за дела Скрипаля, экономических санкций и неоднозначных соглашений, которые раз от разу заключаются в связи с продажей газа. Но в то же время мы сталкиваемся с расширением именно на Восток, которое продолжится после следующих переговоров по вступлению в ЕС стран Балканского полуострова. Что в связи с этим более вероятно — будущее сближение или обострение отношений с Россией?
Марко Бальдассари: Евросоюз с самого начала своего существования занимал четко выраженную проатлантическую позицию. Вступление стран Европы в НАТО (в 1949 году) стало военно-политической предпосылкой для появления Европейского объединения угля и стали (в 1951 году) и впоследствии Европейского экономического сообщества (в 1957 году). Создание рынка без границ подчинялось, на самом деле, логике противопоставления западного и советского блока. Наиболее меткое выражение формулы холодной войны: «американцы внутри, немцы — снизу, а русские — снаружи». При своей простоте эта фраза лучше любого анализа емко характеризует геополитическую ситуацию с 1949 по 1989 год. После этих 40 лет и после падения Берлинской стены способность Европы отвоевывать собственную автономию постепенно сходила на нет. Первые трудности проявились во время войны в Персидском заливе, однако самым значительным эпизодом стала война в Косово (в 1999 году), определившая также смену парадигмы, позволяя перейти от «международного права» к «праву на интервенцию», одновременно с дальнейшим продвижением Атлантического альянса на восток. В те годы было подготовлено пятое расширение ЕС, и в 2004 году десять новых государств, прежде принадлежавших к советскому блоку, официально вступили в ЕС, будучи до этого взяты под крыло НАТО. Стратегия расширения или, как верно утверждает Махди Дариус Наземройя (Mahdi Darius Nazemroaya), «глобализации» НАТО — очевидна. Конфликт на Украине стал очередным подтверждением применения этой стратегии, вызвав новые трения с Россией, которая, столкнувшись с агрессивным расширением Атлантического альянса и вторжением в свою зону влияния, отвечает применением силы. Политика расширения ЕС, однако, не исключает возможности активировать партнерство с теми странами, которые не желают вступать в этот «клуб», но с которыми ЕС должен поддерживать стабильные отношения. Это относится к тем странам, которые имеют выход к южному побережью Средиземного моря и, главным образом, к такому государству стратегического значения на востоке, как Россия, особенно с точки зрения энергетики. Не будем забывать, что 40% газа, потребляемого европейцами, происходит из России. Далее следует учитывать, что атлантическая Европа — не единственная «Европа», присутствующая на евразийском континенте, являющемся весьма обширным геополитическим комплексом с разнообразными разломами. Конфликт на Украине и последующие жесткие решения подвергнуть Россию санкциям являются палкой в колесах отношений ЕС и России. В связи с этим я считаю, что единственную надежду на снижение напряжения на этой территории может дать Германия, исторически весьма своеобразно относившаяся к политике Альянса. Заботясь о своих собственных интересах, она вынуждена относиться к России с определенной осторожностью и с меньшим предубеждением относительно того, что происходило до настоящего времени, а также, на мой взгляд, с некоторой стратегической проницательностью. Европа может гораздо больше заработать с Россией, за пределами катастрофических торговых соглашений, вроде ТТИП. — Какие смыслы обретет Европа, утратившая Великобританию и расширяющаяся на Восток? Какие произойдут перемены по сравнению с нынешней ситуацией? — Брексит стал дестабилизирующим фактором внутри Европы, открыв возможность того, что ортодоксальный европеизм всегда избегал — обратимости процесса интеграции. Я не очень уверен, что это событие привело к сдвигу на восток. Мы наблюдаем, скорее, приумножение геополитических расколов, происходящих параллельно с феноменом многочисленных европейских кризисов (финансово-экономического, миграционного и демократического). Если, с одной стороны, это может привести в геополитическом отношении к более решающей роли Германии, ослабляя атлантическое крыло Европы, то, с другой, «отвратительная гегемония» (как называют ту же Германию) не очень хорошо справляется с решением внутренних проблем своих европейских партнеров. Я говорю, в частности, о зоне евро, которая до сих пор находится в зоне риска не из-за проблем, связанных с долгами таких государств, как Португалия, Италия, Греция и Испания — как о том неутомимо пишет мэйнстримовая пресса — а из-за очевидной торговой асимметрии и неравенства на территории, назвать которую «субоптимальной» было бы эвфемизмом. Великобритания, как бы то ни было, всегда добивалась своего права на отказ, отвоевывая де факто собственную автономию и отдавая предпочтение Европе а-ля карт (достаточно вспомнить об ее отказе от принятия единой европейской валюты, от вступления в Шенгенское соглашение, от применения некоторых положений, касающихся социальных прав и свободного передвижения людей). Великобритания стремится — до сих пор, находясь на стадии выхода из ЕС — вести переговоры об участии в договоренностях, касающихся торговли в Европе, в которых она заинтересована и из которых может извлечь множество преимуществ (свободное товарообращение и финансовых услуг), так как роскошь Содружества наций является не более, чем требованием риторики. Все европейские государства, в том числе и Англия, не только не являются более региональными державами с «ограниченным суверенитетом», «лишившимися власти» из-за нового мирового (бес)порядка, но, разумеется, не могут даже стремиться к привилегированному положению на континенте. Это неподвластно даже так называемому немецкому локомотиву, который, пусть и оставаясь еще экономическим «гигантом» (стоящим на плечах других членов ЕС), до сих пор в политическом отношении является карликом. Неужели Германия рубит сук дерева, на котором удобно расположилась? Я считаю, что через десять лет кризиса все труднее думать о реформировании ЕС в направлении совместного финансирования кредитов. Разделение рисков Германия должна бы принять в первую очередь, но она будет всячески стараться этого не делать. Однако проект, активизирующий элементы солидарности или вдруг, словно по мановению волшебной палочки, развивающийся в федеральном направлении, представляется все менее вероятным. Если взглянуть на все более реалистично, то раскол между так называемыми странами-должниками и странами-кредиторами лишь усугубится, проблема состоит в том, чтобы знать, что произойдет, когда мы достигнем точки раскола. Если этот раскол не произойдет в краткосрочный период, то наиболее вероятный сценарий развития в ближайшее время — это «ускоренная Европа» с «дифференцированной интеграцией» или «варьирующейся геометрией», где ставка делается скорее на способность «отпора» институтов при адаптации к различным шокам, испытываемым Европой, а не на перезапуск ЕС. Одним словом, «новый европейский застой», отражающий гамлетову природу Европейского союза или его медленное превращение в полиархию регулирующих режимов — вот другие возможные сценарии. Когда-то европеизм утверждал, что кризисы — это повод сделать шаги вперед в направлении к европеизации. Сегодня сторонники Европы и самовосхваляющей риторики уступили место более прозаической оценке разнообразных сценариев, которые объективно могут развиваться. — Можно ли представить более активную и позитивную роль ЕС в вопросах международного значения, как, например, урегулирование ситуации в Сирии, в отношении которой в глаза бросается, прежде всего, участие России, а также Турции и Ирана? — Стратегия, принятая Евросоветом 3 апреля 2017 года — которая, вероятно, будет подтверждена на следующей конференции «Поддержим будущее Сирии и региона», запланированной в Брюсселе на 24-25 апреля 2018 года — строится в основном на прямом обвинении сирийского режима Башара Асада, против которого введены ограничительные меры и санкции сроком до 1 июня 2018 года. Стратегия Совета состоит в оказании прямой поддержке сирийской оппозиции в соответствии с резолюцией 2254 Совета безопасности ООН. Осуждается нарушение прав человека и применение химического оружия сирийским режимом (и то, и другое еще предстоит доказать. Многие независимые наблюдатели сомневаются в этой упрощающей версии фактов, указывая на более сложную реальность). Россия, Турция и Иран продолжают выполнять свои обязательства, но ни в одной части стратегического документа не упоминаются США, что, по меньшей мере, является угрозой объективности заявления… Американское присутствие сохраняется, несмотря на пантомиму Дональда Трампа и объявление о выводе войск (нужное, на самом деле, лишь для того, чтобы потребовать большей поддержки и больше денег у Саудовской Аравии). Сирия — это проигравшее государство, разобщенное и раздираемое разными сторонами. Единственно возможное решение — федерального типа. Но объективно ЕС способен на совсем немногое: несмотря на совместные (проатлантические) заявления, государства, действительно управляющие внешней политикой, занимают разные позиции и действуют автономно. Как мы видели на примере Германии в 2015 году, склонявшейся к вмешательству, и Франции на других воюющих территориях (Ливия, Мали и др.) — они оказались задавлены более активными странами, такими как Иран, Турция и Россия. Протагонизм России, учитывая также присутствие важной военно-морской базы в Тартусе, вероятно, вновь подтвердится, как и в случае с Ираном, которому Сирия нужна как выход к Средиземному морю и способ выстраивания оси. Кроме того, Путин является единственным элементом равновесия на этой территории и единственным реальным противником ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена в России, — прим. ред.), теперь когда «Средиземноморская Ялта» с Эрдоганом и Рухани, казалось, гарантирует Асаду сохранение власти. Это не может не вызывать беспокойство Израиля, который, как демонстрируют события последнего времени, 9 апреля 2018 года устроил бомбардировку сирийской базы Т4. — Если Европа будет по-настоящему едина в своих решениях, особенно, во внешнеполитических вопросах, как, например, тех, что касаются отношений с Россией, она сможет оказывать большее влияние на свои общественные инстанции. Насколько сплочен Евросоюз в этом отношении? — Европа при ЕС во многом является порождением холодной войны и американского влияния на континент, масштабного, безусловно, до 1989 года. Однако представить себе Евросоюз вне атлантического договора — это сущая иллюзия. Не случайно все шаги вперед в рамках внешней политики и общей безопасности всегда осуществлялись в пределах НАТО, включая и последнее достижение, касающееся европейской обороны (PESCO). Ошибочно встреченное с энтузиазмом как начало Оборонного союза, оно, безусловно, будет способствовать поставкам и улучшит координацию между государствами в военных вопросах, но все так же под эгидой НАТО. Таким образом, по существу, автономии не хватает. Тем более, что именно Атлантический альянс, после того как цель, ради которой он был создан, была выполнена, был переосмыслен в экспансивном ключе, выполняя роль всемирного полицейского, распространяясь «глобально» и двигаясь все дальше на восток (как мы видим на примере украинских событий), намного дальше Северной Атлантики. Европа, пассивно подчиняясь этой динамике, не была способна, начиная с 90-х годов (с войны в Персидском заливе, потом войны в Косово и до войны в Ливии), ни создать собственную евросферу («доктрину Монро» на европейский лад), ни выстроить продуктивный диалог с Россией (даже наложив на нее санкции в результате конфликта на Украине). Все это потому, что фактически настоящей внешней политики здесь не существует, и государства-члены ЕС, вне зависимости от того, сильные они или слабые, имеют зачастую совершенно противоположные цели и интересы. Противоположные точки зрения, которые, однако, по крайней мере, привели к отказу от ТТИП — соглашения, которое создало бы своеобразный общий евроатлантический рынок и способствовало бы торговому подчинению по отношению к США, представляющему, на мой взгляд, опасность для Европы. Безусловно, отсутствие большого макрорегионального пространства, обладающего собственной политической ориентацией, превращает наш континент в классическую глиняную вазу среди металлических ваз, отражающих, напротив, жесткую государственную политику (США, Китай и Россия). Но, чтобы создать новый порядок, вряд ли нам поможет постсуверенная риторика глобализма, напротив, она — бессознательно или нет — влечет к распаду Европы и государств. Скорее необходимо подумать о европейской политике, способной представить конфигурацию континента, удерживая вместе в новых формах взаимодействия в должной мере переосмысленный и реорганизованный суверенитет (ностальгического воскрешения прошлого недостаточно). Это означает — во внутренней политике — прекращение процесса демократического опустошения, а во внешней политике — переосмысление этих новых форм суверенитета в более обширном геополитическом контексте. Это может восстановить автономию Европы.
