1
Туристы, которых привлекает восточноевропейская экзотика уезжают оттуда с уверенностью, что им удалось увидеть осколок давней советской эпохи, однако, они глубоко ошибаются. — Иногда они сюда приплывают. На лодках.
— Кто?
— Русские. Бабушка Галина живет в маленькой хатке на молдавском берегу Днестра. Живописные пейзажи этих мест описаны в трилогии Генрика Сенкевича (Henryk Sienkiewicz): та же самая река, вьющаяся среди лесов и зарослей камыша, зеленеющие холмы. Только 300 лет назад земля на другой стороне принадлежала татарам, а сейчас — россиянам. — Зачем они сюда приплывают?— спрашиваю я.
— Иногда пообщаться, иногда что-нибудь продать. Мед, который вы едите, как раз они привезли.
— Значит, соседи у вас хорошие?
— Нет, не хорошие, — отвечает старушка после минутного молчания. Приднестровье — это территория с полумиллионным населением, лежащая на востоке Молдавии. В 1991 — 1992 годах Москва склонила живущее там русское население поднять бунт против кишиневских властей и при помощи российской армии создала сепаратистское государство. «Эту медаль я получил за войну 1992 года, — рассказывает Ион, который везет меня в монастырь в Сахарне. — У русских был такой бардак, что они бы проиграли, если бы в игру не вступили регулярные войска, — ветеран имеет в виду армию генерала Александра Лебедя, расправившегося с молдавской милицией и проложившего границы Приднестровья, то есть Приднестровской Молдавской Республики, которую не признает ни одна страна мира, даже финансирующая ее Россия. — Я бы хотел, чтобы страна снова стала единой, — продолжает Ион. — Мы бы тогда смогли стать частью цивилизованного мира, свободно перемещаться на пространстве от Буга до Атлантического океана». Мой собеседник относится к числу молдаван с проевропейскими взглядами, однако, далеко не все его сограждане разделяют такую точку зрения. В стране живет много русских, кроме того, большая часть русскоязычных молдаван (собственного языка у них нет, в школах изучаются русский и румынский) верит в силу Путина и верность его миссии. Впрочем, не имеет значения, что они думают: пока существует Приднестровье, их государство не сможет стать членом ЕС или НАТО, ведь европейские структуры не примут в свои ряды члена с неурегулированной границей, сепаратистами и российской армией, которая оккупирует часть территории. Советская маскировка Приднестровье обособилось в период распада СССР и сразу же избрало коммунизм идеологической базой своего существования. Впрочем, теплые чувства к этому строю в республике испытывают до сих пор. Улицы городов продолжают носить советские названия, всюду остаются памятники Ленину и другие символы эпохи существования державы большевиков. Все это, однако, фикция, ведь на улице 25 Октября (дата начала большевистского переворота) уже стоят суперсовременные стеклянные здания банков, рестораны и кафе с доступом к беспроводному интернету. В Тирасполе, столице сепаратистов, дороги находятся в лучшем состоянии, чем в Кишиневе. «Они не платят ни за свет, ни за газ, все получают даром. А тема у них всегда одна: Путин то, Путин се», — продолжает бабушка Галина. Ведь Приднестровье — это не музей коммунизма, а анклав великорусского патриотизма. «Даже мы в Москве не верим в Россию так, как они здесь», — добавляет 30-летний российский турист, который приехал осмотреть Тирасполь. В свою очередь 15-летний русский подросток из Бендер, называющий себя «приднестровцем», рассказывает мне о достижениях большевистской революции. «Она помогла модернизировать страну, сделала Россию сильной», — говорит он. «А как же жертвы?» — спрашиваю я. Мой собеседник только пожимает плечами и отвечает с грустной улыбкой: «За все приходится платить». Превосходство России Приднестровье — это не какой-то музей эпохи Брежнева, а западный форпост российского империализма. Его жители ждут возвращения России. 10 лет назад в ходе референдума, явка на котором составила почти 80%, за союз с РФ высказались 97% жителей. «Вы были в Приднестровье? У них такой забавный коммунизм, правда? А как там у вас?— спрашивает меня монах в деревенской церквушке, а потом сам отвечает на свой вопрос. — Дела у Европы плохи. ВИЧ, наркотики, эгоизм, так вы далеко не уедете, каждый тянет в свою сторону. Так оно бывает, когда кто-то пытается создать многонациональный союз». Я не вступаю в дискуссию, не упоминаю о количестве ВИЧ-инфицированных в России или о межнациональных конфликтах в РФ. Монах рассказывает, что у православных девять патриархов и спрашивает, сколько пап у католиков. «Самый важный у нас — это глава Московской церкви. А у вас всего один? Наверное, в Америке сидит», — удивляется, но понимающе кивает он. Я решаю, что объяснять ему устройство мира бессмысленно, но сама эта сцена, когда простой монах из глухой деревни, ничего не знающий о папе из Ватикана, рассказывает о превосходстве Востока над Западом, очень красноречива. Идол — Корвин-Микке «Боже, какая темнота!» — вздыхает бабушка Галина и прячет лицо в ладонях, когда я рассказываю ей об этом монахе. У нее есть образование, но она уже вышла на пенсию От молдавского государства она получает в месяц 1000 леев (около 3 700 рублей — прим. пер.) и часть денег посылает внукам на учебу. На жизнь бабушка не жалуется, но выглядит грустно. Сложно забыть о сепаратистах, когда из окна виден противоположный берег реки и приднестровские деревни. Ночью там больше света, чем в молдавских, и дороги там лучше.
1 мая в Тирасполе праздник: современные развлечения, танцы, ярмарка, лотерея, пиво. Анклав, в котором царствует русский дух, — это довольно счастливый край, хотя у него есть и свои заботы. — Вы действительно хотите войны?— спрашивает, смотря мне прямо в глаза священник-старообрядец в Приднестровье.
— Какой войны? Конечно, не хотим, — отвечаю я, растерявшись.
— Вот именно! Простые люди не хотят войны, но ваши власти постоянно пытаются спровоцировать конфликт с Россией. Ох уж эта политика. Но у вас есть один такой человек, который все правильно говорит. Как его там… Забыл…
— Моравецкий (Mateusz Morawiecki)?— пытаюсь подсказать я.
— Нет.
— Качиньский (Jarosław Kaczyński)?
— Тоже нет. Такой, что в Брюсселе выступает.
— Корвин-Микке (Janusz Korwin-Mikke, депутат Европарламента от Польши — прим. ред.)?
— Он нас понимает! Видимо, по российским телеканалам часто его показывают. Наши патриоты тоже восхищались высказываниями британского европарламентария Найджела Фараджа (Nigel Farage), который внес свой вклад в то, что Великобритания вышла из ЕС, а потом замолчал и пропал, будто бы после этой миссии других задач у него не осталось. Приднестровье готово придти на помощь В Приднестровье я встречаю других туристов и расспрашиваю их о пластиковых монетах — объекте вожделения всех иностранцев. Проблемы с монетным двором вынудили власть выпустить деньги, которые на вид напоминают фишки для настольной игры. Это произошло после того, как в апреле и мае 2014 года в украинской Одессе организовали провокацию, чтобы создать очередную сепаратистскую республику. В акции принимали участие в том числе жители Приднестровья. Ее организаторов не нашли и не наказали, хотя погибло в итоге 50 человек. Вскоре появились приднестровские пластиковые монеты, которые придали красок имиджу республики. «Ну так что? Русские — нехороший народ?» — спрашиваю я бабушку Галину. Старушка меняется в лице. «Это не народ, а сволочь!» —припечатывает она. Жестко. Сложно, однако, лишить жертву права оценивать палача. (Имена героев статьи изменены — Gazeta Polska)
