0
Саша, которому сейчас 19 лет, живет с семьей в Петровском районе на окраине Донецка, приблизительно в двух километрах от украинских позиций в Марьинке. С трех сторон район облегает фронт. «Наиболее отчетливо о 2014 я помню страх. Мы боялись, что сюда придут фашисты с Западной Украины, — вспоминает Саша 2014 год. — Украинцы начали по нам стрелять вместо того, чтобы разговаривать с нами». Мнение, подобное Сашиному, в сепаратистском регионе я встречал часто. В интервью я попытался отразить, как войну и недавние события на Украине воспринимают люди по ту сторону фронта и что они думают о том, как изменилась жизнь в их краях после разрыва с Украиной. Примечание автора: настоящее имя Саши и название футбольного клуба, в котором он играет, по его собственной просьбе были изменены, так как он боится украинских служб безопасности. Мы познакомились с Сашей в восточноукраинском городке Волноваха. Мы снимали комнату в одном из старых домишек, из которых в основном и состоит местная застройка. Хозяйка дома, предприимчивая пожилая женщина, как-то днем заявила нам, что у нас будет сосед. Когда мы вернулись вечером, перед домом стоял невысокий рыжий парень с веснушчатым лицом. «Саша, — представился он. — Я вас уже жду. Сходим в магазин вместе?» Так он кое на что намекал, и уже менее чем через полчаса мы сели за стол в комнате, запасшись двумя двухлитровыми бутылками пива, чтобы лучше узнать друг друга. На востоке Европы так принято поступать, когда неожиданно встречаешь незнакомых иностранцев. В Волноваху, которая благодаря своей близости к Донецку после войны превратилась в популярный административный центр, Саша приехал оформить украинский паспорт. Дело в том, что он еще не уверен, хочет ли остаться в Донецке или попытает счастья в Европе. Я русский «Бабушка всю жизнь проработала на текстильной фабрике, а дедушка — на стройке, — так Саша начал рассказ о своей семье. — Они пахали всю жизнь, а теперь живут в квартире, которую получили от Советского Союза бесплатно. Они очень любят вспоминать те времена. Меня тогда еще не было, но, как мне кажется, хорошо было, когда люди были равны и положительно друг к другу относились. Не было никаких олигархов и бизнесменов. Советский Союз построил огромное количество фабрик и шахт. Почти вся местная инфраструктура: жилье, шоссе, железные дороги — все с тех времен». И тут же он заговорил о Второй мировой войне: «Мы все очень уважаем наших предков, которые принесли себя в жертву для нас, борясь с Гитлером». На Донбассе Вторую мировую войну оживленно обсуждают до сих пор. Скорее всего, отчасти это следствие советской пропаганды, благодаря которой память о конфликте врезалась в коллективную память и гордость за победу над нацистской Германией стала важной частью национальной идентичности. Российские СМИ постоянно апеллируют к войне, когда рассказывают о событиях на Украине. Киевское правительство они преподносят как фашистскую хунту, а сепаратистов называют «ополченцами», и так же называли когда-то солдат, защищавших Советский Союз от нацистов. «День Победы девятого мая в Донецке — самое важное событие года. В знак благодарности мы дарим ветеранам цветы. Мы проходим по улицам с портретами павших предков. Это трогает до глубины души всех. Однако остальная Украина теперь пытается переписать историю. Если раньше там уважали людей, которые воевали против Гитлера, то теперь там поклоняются предателям и убийцам — бандеровцам». На Украине нет единой интерпретации истории Второй мировой войны. Восток страны считает бандеровцев коллаборационистами, а запад видит в них борцов за украинскую независимость. «Для меня Бандера — просто *** (ругательство, оскорбительное наименование гомосексуалистов — прим. ред.). Хуже слова я найти не могу, — вскипел Саша. — Бандеровцы убивали евреев, поляков и, главное, русских. А мы — русские. Мы учили в школе украинский язык как иностранный. Поэтому в нашей семье к Украине очень плохо относятся. А как нам еще относиться к людям, которые превозносят дьявольское отродье как героев и обесценивают свое советское наследие?» Евромайдан был нелегитимным Но наша беседа очень скоро свелась к войне, которая как будто занимала в его мыслях просто исключительное место. Бои, начавшиеся весной 2014 года, когда ему было 14 лет, перевернули его жизнь. С тех пор он жил в непосредственной близости фронтовой зоны. «В ваших газетах, наверное, пишут, что мы в Донецке все террористы. Я, мой маленький братик, мама — в общем, все. Но мы просто защищаемся с тех пор, как запад Украины незаконно пришел к власти в Киеве и напал на нас». Про Евромайдан он думает следующее: «Янукович был демократически избранным президентом, но какие-то люди в Киеве, в основном наемные футбольные хулиганы, решили при поддержке Европейского Союза его свергнуть. Они поджигали машины, стреляли в полицейских, незаконно захватывали административные здания. Донецк выступил против, потому что нас никто ни о чем не спросил».
«Ладно, Янукович в глазах людей утратил легитимность, потому что не оправдал ожиданий своих граждан, поэтому его и решили свергнуть. Но жители Донецка получили бы возможность решать дальнейшую судьбу страны на демократических выборах, которые последовали бы. В чем проблема?» — возразил я. «Как это утратил легитимность? Тем, что не подписал какое-то соглашение?— спросил Саша, намекая на решение президента Януковича отказаться от подписания договора об ассоциации с Европейским Союзом, что и спровоцировало протесты. — Почему они не могли дождаться выборов 2015 года? В отличие от нынешнего положения, Украина была стабильной. ВВП росло год от года. Зачем было все портить?» Запрет на русский язык? 23 февраля 2014 года, вскоре после бегства Януковича из страны, украинский парламент отменил закон, по которому, в частности, русский язык признавался официальным языком в регионах, где проживало в основном русскоязычное меньшинство. Исполняющий обязанности президента Турчинов вскоре наложил вето на это решение парламента, однако оно стало поводом для беспокойств в русскоязычных регионах страны. Люди там только лишний раз подтвердили свои опасения по поводу их будущего положения на Украине после Майдана. «Тогда они полностью лишились нашего доверия», — добавил Саша. «Мы в Донецке всегда говорили по-русски, и гарантированная возможность говорить на русском всегда играла для нас жизненно важную роль. В итоге они все-таки запретили русский язык», — огорченно сказал он. Правда, на основании решения украинского Конституционного суда в прошлом году закон был отменен. Мы боялись фашистов «Наиболее отчетливо о 2014-ом я помню страх. Мы боялись, что сюда придут сторонники Евромайдана, фашисты с Западной Украины, которые нас ненавидят. Я помню видео, сделанное в первой половине марта, когда их сюда привезли на автобусах. Местные их побили и прогнали. Мои родители тогда очень переживали. Они не хотели, чтобы эти звери ходили по городу». «Но все равно, по-моему, вы стали жертвами манипуляционной дезинформационной кампании в исполнении России, — возразил я. — Действительно, Евромайданом воспользовалась группа сомнительных экстремистов, как, кстати, бывает во время любой революции. Однако в том движении они сыграли незначительную роль и реальной угрозы не представляли». «Они сжигали людей заживо. По-твоему, это нормально?» — ответил мне Саша, напоминая о майских событиях в Одессе, когда во время пожара в Доме профсоюзов погибли 46 пророссийских активистов. «Виновных должны были посадить, но суд заявил, что все в порядке и что они могут остаться на свободе, — так Саша прокомментировал тот факт, что суд до сих пор никого так и не осудил в связи со смертью пророссийских активистов. — Таких вот убийц сейчас на Украине превозносят как героев». Мы хотели воевать В апреле в Донецке начались волнения. Группа протестующих, оккупировав здание региональной администрации, провозгласила независимость от Украины. «Люди вышли на улицы, потому что хотели сами решать свою судьбу. Некоторые, разумеется, хотели присоединиться к России, и это понятно. Ведь Киев предал их, а Донецк до ХХ века входил в Россию. Они хотели вернуться туда, где их место и где их уважают. Они просто мирно попросили референдума, возможности решать свою судьбу. А Украина отправила сюда свои войска вместо того, чтобы разговаривать с нами». «Они были вооружены и хотели любой ценой отделиться. Мне понятно, что Украина должна была ответить, чтобы сохранить свою территориальную целостность», — возразил я. «Когда стреляют по собственному народу, это гражданская война. Они обстреливали города, убивали невинных людей. Они утверждают, что обстреливали только военные позиции, ладно. Но наш район страшно обстреливали, хотя у нас не было военных позиций. Мой отец, мой братик кого-то убили? Поэтому я делаю только один вывод: они стреляли по мирным жителям, ведь у них очень точные прицелы. Говорят, власти могут стрелять по своим гражданам только однажды. Во второй раз они стреляют уже по своим врагам! — разгорячился Саша, за что тут же извинился. — Воспоминания об этом всегда вызывают у меня злость и сожаление. Отец был вне себя и хотел пойти в ополчение, но мама ему запретила. Я со слезами разорвал украинский флаг, который висел у меня дома. Я тоже хотел воевать, но был слишком мал». В конце мая бои ожесточились, и постепенно Донецк почти опустел. «Мы уехали к бабушке в деревню, но когда начался учебный год, мы вернулись обратно в Донецк. Что делать в деревне? Пропустить полгода школы? Осенью я и брат пошли опять учиться. Жизнь продолжалась». Какую жизнь ведет Саша в Донецке сегодня? Девять смен в неделю Мы пошли спать. Когда мы проснулись утром, Саши уже не было. Он встал рано утром, чтобы побыстрее забрать паспорт и добраться до пограничного перехода Марьинка. Он хотел попасть домой еще в тот же день. Простояв во многочасовой очереди, после обеда он уже был на донецком контрольно-пропускном пункте. Но мы решили поддерживать связь, и поэтому я узнал еще кое-что о его жизни в Донецке. «Я не могу сказать, что откровенно боюсь за себя на Украине, но на военных контрольно-пропускных пунктах мне не по себе. Я играю за футбольную команду „Ополченец", названную в честь одного погибшего бывшего игрока, который так себя называл. Он участвовал в боях. Уже только за это меня могут посадить как пособника сепаратистов». Он поехал домой в Петровский район: «Иногда сюда долетают снаряды, но всем уже все равно. Нашу квартиру от украинской стороны отделяет две стены, так что даже если удар придется прямо по дому, с нами ничего не случится». Рано утром он отправился на лесопилку, где работает: «Сейчас, летом, я хожу на работу каждый день: семь дневных смен, а еще две ночные (я помогаю охранять предприятие). Когда дела идут хорошо, я зарабатываю по 200 долларов в месяц. Это немного, но что я могу поделать? Я должен давать деньги семье. Мама за месяц зарабатывает максимум сто долларов, а отец работает вахтами. Он ездит куда-то под Киев строить дороги». Осенью Саша пойдет на третий курс Донецкого национального университета: «В течение учебного года я работаю всего три — четыре дня в неделю. В остальное время я стараюсь учиться, но получается не очень, так как работа меня совершенно изматывает. Я изучаю менеджмент на экономическом факультете. Учиться я начал в период, когда все уже работало, а не как в 2014 году, когда после переезда университета в Винницу уехала большая часть преподавателей и студентов. Они забрали с собой даже компьютеры и все оборудование». Изменилось ли после отделения содержание курса? «Не особенно. Главное отличие, по-моему, в том, что теперь нам преподают на русском, а не на украинском, и для меня это невероятно важно. Изменились только мелочи: например, на политологии мы сейчас проходим политическую структуру ДНР вместо украинской». Донецких властей я не боюсь В Донецке мне казалось, что в городе царит атмосфера страха. Многие просто боялись говорить со мной о политике. Водитель Владимир, с которым я познакомился в хостеле, перед тем как ответить на мой вопрос, как он относится к Захарченко (бывший президент ДНР — прим. авт.), первым делом закрыл окно. И только потом ответил мне. Другой человек пожаловался мне на частые полицейские обыски в домах. Но Саша видит все иначе. «Я не понимаю, что ты имеешь в виду. В северной и западной части города может быть немного опасно, но люди уже привыкли к новым условиям. Они ходят гулять, а летом в центре проводятся концерты. На Новый год отменили комендантский час, и все кафе и рестораны были переполнены. Люди ходили в гости к друзьям и праздновали.
Боятся ли они властей? Я ничего такого не заметил. Люди вокруг меня откровенно критикуют правительство, как и я. Чего мне бояться? В 2014 году царил хаос, а теперь у нас есть своя конституция, законы, эффективная полиция. Я ничего не совершил, так что они мне могут сделать?» Недостатки донецких властей Саша отчасти осознает, но их в его глазах легитимирует тот факт, что, даже несмотря на войну, экономический уровень постепенно растет: «У нас есть коррупция, но она везде. Главное, что каждый год возвращается к работе все больше производств, что немного растут зарплаты. Люди возвращаются. Становится больше рабочих мест. Что мне особенно понравилось, так это национализация промышленности. Ахметов (украинский олигарх — прим. авт.) контролировал многие предприятия. Мы их забрали, и теперь доходы поступают из государственного бюджета обратно к людям. Что в этом плохого? Я надеюсь, что Россия вскоре нас признает и мы сможем полноценно торговать, так как сейчас из-за юридических проблем это невозможно». Каким Саша видит свое будущее? «Через два года я получу бакалавра. Проблема в том, что нигде, кроме России, мое образование не признают, но и в России работодатели смотрят на него, как на бесполезную бумажку. В Донецке есть хорошие вакансии, скажем главного экономиста, но их очень мало, и мне нужен опыт, чтобы устроиться на такую работу. Но я не могу себе представить, что буду пахать тут рабочим на стройке за 200 долларов в месяц. Если я не найду хорошей работы, то попытаю счастья в России, на Украине или в Чехии. Да, выживать трудно. Экономика Донецка после войны пережила спад. Иногда я так устаю на работе, что становится плохо. Но у меня есть очень хорошие друзья, коллеги по команде, которые мне всегда помогут. Жизнь такая, какой ее делает человек. И в моей жизни — много прекрасных моментов. Это и радость, и смех, понимаешь? В общем, не знаю, как описать. У меня есть девушка, с которой мы уже пять лет. У нас есть взаимопонимание, и мы помогаем друг другу. Если я о чем и жалею, так это только о Евромайдане. Наш экономический уровень понизился, но я не могу себе представить, чтобы мы жили в одном государстве вместе с людьми, которые восхищаются Бандерой. Это просто мерзость, плевок на наследие предков. Поэтому я рад, что мы пошли своим путем. Я хотел бы, чтобы мы присоединились к России, и многие мои друзья, кстати, за это погибли. Но вряд ли это случится. Они забудут о нас так же, как забыли о Южной Осетии и Абхазии». Загрузка...
Загрузка...
