0
В этом году март на крымском направлении отметился только ссорами о подаче или неподаче воды по Северо-крымскому каналу. Да и то, честно говоря, ссоры были заметны лишь в узкой прослойке фейсбука — активистов и смежных политиков. Большинство населения на это даже не обратило внимания. Еще до аннексии Крыма меня интересовало: что происходит, когда у твоей страны забирают кусок ее территории? Скажем, как чувствовали себя поляки в 1946 году, когда поняли, что на карте их отчизны больше нет Львова. Или немцы, которые тогда же потеряли Бреслау и Кенигсберг. Или вот во временном отношении более близкие к нам примеры — сербы, которые совсем недавно потеряли Косово. Должен признать, что какого-то шока от потери Крыма украинское общество не почувствовало. Конечно, мне сейчас могут возразить: «А вот я именно после этого понял (поняла), что русские нам не братья!», но это скорее исключения, подтверждающие правило. Те, кто был настроен против России до марта 2014-го года, такими и остались. Те, кто воспринимал Россию как друга и брата, в основном обвиняют во всем Майдан. Мне лично трудно понять, как можно нормально относиться к Российскому государству после варварской атаки против Грузии в 2008 году. Когда я говорю, что украинское общество не было шокировано потерей Крыма, то имею в виду прежде всего то, что Крыма и так не было на ментальной карте Украины. Я сам хорошо помню эти разговоры в национально-патриотических кругах 10-15-летней давности о том, что Крым на самом деле не украинский, что «там одни москали» и «промосковские малороссы», которые голосуют за неправильных политиков и портят жизнь всей Украине, что хорошо было бы отдать всю власть в Крыму крымским татарам и избавиться от этого ненужного полуострова. Возможно, значительная часть этих утверждений высказывалась в шутку, но в каждой шутке — только доля шутки. Крым никогда не был для украинцев тем, чем Восточная Галиция была для поляков. Здесь не рождались выдающиеся украинские писатели, здесь не действовали древние украинские университеты и украинский язык на полуострове присутствовал, скажем так, эпизодически. Основная проблема присутствия Крыма в составе Украины заключалась в том, что он категорически не вписывался в концепцию моноэтничного украинского государства. Волынь 1920-х годов, и та значительно лучше вписывалась в концепцию польской Польши, ведь там по крайней мере была польская шляхта и частично польское мещанство, которые говорили на польском языке и ходили в польские костелы. Зато украинцы в Крыму были в значительной степени обрусевшие и не представляли собой никакого организованного сообщества (за редкими исключениями). Присутствие Крыма в составе Украины (на самом деле не только Крыма, но Крыма прежде всего) постоянно заставляло нас чувствовать многоэтничность и многокультурность Украины, что приводило к диссонансу в умах националистов. Сейчас для меня большим соблазном является возможность сказать, что именно это привело к отсутствию какой-либо внятной государственной концепции возвращения Крыма. Но на самом деле это второстепенный фактор. Никакой концепции у нас нет, потому что ни предыдущая, ни нынешняя власть не хочет возврата Крыма, как не нуждается во многих других полезных вещах. О Крыме у нас вспоминают чисто символически, если не учитывать людей, которые вынуждены были покинуть полуостров и для которых он реально был родным. Если бы, скажем, Порошенко реально хотел вернуть Крым, он ни за что не позволил бы себе говорить об изменении статуса оккупированного ныне полуострова с абстрактной Автономной Республики Крым на конкретную крымско-татарскую автономию. Да, это красиво звучит на митинге в честь дня памяти жертв депортации крымских татар. Но, во-первых, ничего это крымским татарам не дает, а во-вторых, подбрасывает дров в топку российской пропаганде. Как следствие — часть славянского населения Крыма еще больше воспринимает Украину как враждебное государство и вымещает свои страхи на местных крымских татарах. Этот пример показывает, что никто не воспринимал перспективы деоккупации Крыма стратегически — лишь спекулировал с тактической целью. Стратегически возвращение Крыма возможно при сочетании двух факторов: внешнего (ослабление России) и внутреннего (желание населения Крыма). Вряд ли можно серьезно рассчитывать на военный вариант или на то, что международная бюрократия согласится вернуть Крым Украине вопреки воле его населения. И вот именно для того, чтобы большинство крымчан считало себя прежде всего гражданами Украины, и нужна государственная стратегия в отношении полуострова. Задача нелегкая, но и не невозможная. Я мог бы сейчас предложить свои видения того, что должно быть в стратегии деоккупации Крыма. Например, в области работы с крымскими татарами: не территориальная, а общегосударственная крымско-татарская культурная автономия и крымско-татарский университет на Херсонщине. Но толку сейчас об этом говорить, когда в этом не заинтересована ни власть, ни общество? У нас, в столице Украины, до сих пор нет улицы или хотя бы сквера в честь крымско-татарского героя начала ХХ века — Номана Челебиджихана. Как и в честь героя уже наших времен — Решата Аметова. Для чего? Мы же не замечаем, что Киев — это столица, в частности, крымских татар, не так ли? Да и по поводу остальных граждан Украины, которые не то что живут, а и даже родом из Крыма. Крымская прописка создает миллион проблем, как будто это граждане Украины виноваты, что ни армия, ни МВД, ни СБУ, которым они платили налоги, не защитили их полуостров. Поэтому пока можно просто признать: да, с точки зрения международного права, Крым — это Украина. Но ни в течение 1991 — 2014 годов, ни уже после аннексии полуострова мы так и не почувствовали Крым своим. Мог бы завершить эту статью в надежде, что, хотя бы активная часть нашего общества пересмотрит свои взгляды на Крым и перспективы его деоккупации. Но такой надежды у меня пока нет. К сожалению, или к счастью. Загрузка...
Загрузка...
