0
Возникает впечатление, что кризис на рынке финансов, самая мощная рецессия в США за семьдесят лет, кризис еврозоны, грозящий ее развалом, и беспорядки на Ближнем Востоке создали недостаточно бед и проблем для одного десятилетия. Теперь беспокойство и волнение перемещаются на самые привлекательные в мире формирующиеся рынки. За последние несколько месяцев мы стали свидетелями резких скачков индийской валюты, мощных и яростных общенациональных протестов в Турции и Бразилии, антиправительственных демонстраций в России, забастовок и насилия в Южной Африке и зловещего экономического спада во всех этих странах. Как показала кровавая бойня и неразбериха в Сирии, неопределенность усиливается из-за того, что сегодня нет ни одной страны или прочного альянса стран, которые способны и готовы взять на себя роль последовательного лидера. Администрация Обамы и республиканцы в конгрессе не хотят настраивать против себя уставшее от войны американское общество, проливая кровь на Ближнем Востоке и тратя средства в Европе. Европейские руководители завязли в решении проблем еврозоны. И хотя государства с формирующимися рынками хотят быть более заметными на международной арене, у них дома слишком много трудностей и проблем, чтобы брать на себя дополнительные обязательства за рубежом. А поскольку никто не обеспечивает предсказуемое лидерство, международные проблемы в предстоящие годы могут с большей вероятностью перерастать в кризисы, а мировые пожары будут пылать дольше и жарче. Поэтому весьма примечательно то, что Китай в такой ситуации не производит никакого шума, особенно если учесть, что в этой гигантской стране только что произошла смена руководства, осуществляемая раз в десятилетие, что там налицо замедление темпов роста, а недавно прошел показательный процесс над одним из самых известных в стране политиков – и все это в течение нескольких месяцев. А если принять во внимание еще и то, что крупнейшие торговые партнеры Китая Европа и Америка пока не восстановили свои позиции, что в динамичном когда-то развивающемся мире замедляется рост, и что в самом Китае набирают темпы социально-экономические перемены, возникает впечатление, что сейчас мы просто переживаем затишье перед китайской бурей. Но делать на это ставку не стоит. Сегодня Китай чрезвычайно стабилен и имеет большой запас жизненных сил, чего многие не осознают; а у его политического руководства есть необходимые инструменты и ресурсы для управления замедляющейся экономикой и сдерживания беспорядков, которые может спровоцировать такое замедление. Эта страна прошла огромный путь за удивительно короткое время. Сегодня у нее вторая в мире экономика, которая по размерам больше, чем у всех ее партнеров по БРИКС вместе взятых (это Индия, Россия, Бразилия и Южная Африка). В 1977 году на долю Китая приходилось всего 0,6% мировой торговли, а в 2012 году он стал крупнейшей в мире торговой державой. Сегодня 124 страны считают Китай своим крупнейшим торговым партнером, в то время как США – всего 76. Ожидается, что к концу года КНР станет крупнейшим в мире импортером энергоресурсов. Сегодня он уже является ведущим источником углеродных выбросов, имеет крупнейший автомобильный рынок и рынок смартфонов. Доступ к интернету сегодня есть примерно у 600 000 000 его граждан. Благодаря всем этим успехам китайский народ положительно отзывается о своем руководстве. Тот факт, что Пекину пока удается избегать брожения и неопределенности, которые сегодня стали настоящим бедствием для многих стран, это хорошая новость для тех, чья экономическая стабильность зависит от силы Китая. Но это плохая новость для тех, кто надеется, что китайские руководители скоро начнут по-новому относиться к мировой политике и к рыночному капитализму. Люди со стороны, и в частности американцы, призывают Китай стать «ответственной заинтересованной стороной» в международной системе и вслух высказывают пожелания о том, чтобы он вел себя как глобальный партнер в условиях, когда его экономика все больше вкладывает инвестиции в страны и компании по всему миру. Они хотят, чтобы прежде всего Китай ценил мир и предсказуемость. Однако очень мало указаний на то, что это происходит на самом деле. Пекин по-прежнему ограничивает свое участие в международных спорах расчетливыми действиями по защите собственных и весьма разнообразных коммерческих интересов, а также дипломатическими усилиями по сдерживанию американского и по распространению своего влияния. Кое-кто также выражает надежду, что новое поколение китайских руководителей начнет по примеру Горбачева кампанию политической открытости и гласности у себя дома. Но и это тоже весьма маловероятно. Хотя некоторые представители китайской руководящей элиты слишком молоды, и не помнят жестокий хаос «культурной революции» 1960-х и 1970-х годов, они хорошо запомнили, до чего горбачевские реформы довели Советский Союз в 1980-х и в начале 1990-х годов – и к чему они привели самого Горбачева. Не следует также ждать от Китая скорого отказа от государственного капитализма, хотя есть планы повышения его эффективности. Китайские лидеры знают, что им надо постепенно сокращать участие государства в экономике, поскольку они стремятся уйти от экономической модели, которая слишком зависима от корпоративных и государственных инвестиций. Страна также должна совершить переход от экономики 20-го века, базирующейся на обрабатывающей промышленности, к модели цифровой эпохи, основанной на силе китайских инноваций. Оба эти перехода потребуют передачи значительной части средств и полномочий по принятию решений из государственных в частные руки. И хотя китайские руководители признают необходимость таких перемен, они стараются действовать постепенно. Руководство продемонстрировало немалую оперативность, осуществляя преобразования в китайской банковской системе и открывая новые отрасли экономики для зарубежных инвестиций. Однако пока оно работает в основном над совершенствованием модели развития страны под государственным управлением, и вовсе не стремится похоронить эту модель. Государственный капитализм это система, в которой политическое руководство при помощи государственных компаний, ведущих частных фирм, государственных банков и инвестиционных фондов стремится обеспечить Китаю рост, рабочие места и богатство, не усиливая при этом потенциальных политических конкурентов внутри страны и не теряя контроль над темпами роста. Такая система лежит в основе китайского успеха на протяжении многих лет, и она сохранит свою центральную роль в развитии страны еще долго. Государственные предприятия и их дочерние компании сегодня обеспечивают более половины производства в Китае и более половины рабочих мест в стране. Их преобладание легко подтвердить. В 2012 году в рейтинге 500 крупнейших мировых компаний Fortune Global 500 присутствовали 70 китайских корпораций, и 65 из них были государственными. Мы также вряд ли станем свидетелями паузы в военном строительстве Китая, хотя его политическое руководство в последнее время занимает менее конфронтационные позиции по отношению к соседям. В 2012 году произошло резкое усиление территориальных конфликтов с Японией в Восточно-Китайском море, а также с Вьетнамом, Филиппинами и прочими странами в Южно-Китайском море. Затем, когда к власти в этом году пришли председатель Си Цзиньпин и премьер-министр Ли Кэцян, новое руководство приложило немало усилий для ослабления напряженности в регионе и в отношениях с США. Однако представители военных кругов и органов безопасности со временем могут воспротивиться таким сдвигам. В Народно-освободительной армии Китая «ястребов» больше, чем в любой другой государственной сфере, и если не считать идеологических и стратегических разногласий с гражданским руководством, финансирование армии в перспективе будет определяться способностью военных доказывать обществу, что они играют главную роль в обеспечении безопасности страны. Даже когда китайская экономика превзойдет американскую и займет первое место в мире, Китай останется довольно бедной страной, у которой масса фундаментальных неразрешенных проблем, связанных с ее будущим. Его однопартийная политика и довольно прочная социальная стабильность опровергают апокалиптические прогнозы вот уже более двадцати лет. Однако то, что Китай сможет уверенно двигаться в ближайшее будущее, не должно порождать недооценку его долгосрочных проблем. Не все его проблемы и испытания будут носить внутренний характер. Поскольку Китай в своем развитии все больше зависит от расширения и углубления торговых и инвестиционных связей со всеми регионами мира, руководство страны будет сталкиваться с самыми разными формами международных конфликтов, в урегулировании которых у него мало опыта, особенно что касается Ближнего Востока. Кроме того, оно скорее всего столкнется с тем, что глобальное экономическое присутствие вовсе не дает глобальное влияние. Восстановление динамизма американской экономики, перестройка еврозоны, неразбериха на Ближнем Востоке и очень разные судьбы формирующихся рынков это чрезвычайно важные темы. Однако Китай с его проблемами и их последствиями для всех и каждого будет самым важным джокером еще довольно долго. А поскольку все мы очень заинтересованы в его стабильности, китайские проблемы будут и нашими проблемами тоже. Люди предсказывают жесткую посадку китайской экономике и серьезные проблемы Коммунистической партии Китая уже как минимум четверть века. Менеджер хедж-фонда Джим Чанос (Jim Chanos) в 2009 году начал предупреждать о том, что рынок недвижимости этой страны переместил китайскую экономику на «беговую дорожку, ведущую в ад». Аналитик из французского банка Société Générale Вэй Яо (Wei Yao) в этом году выступил с предостережением о том, что Китай в ближайшем будущем может столкнуться с «моментом Мински» (неплатежеспособность заемщиков в случае прекращения роста – прим. перев.), рухнув под тяжестью долгов, накопленных китайскими компаниями. Автор написанной в 2001 году книги «The Coming Collapse of China» (Грядущий крах Китая) Гордон Чан (Gordon Chang) утверждает, что текущее замедление темпов роста китайской экономики это не что иное, как «момент Лемана», имея в виду крупнейшее банкротство в американской истории. У Чаноса, Вэя и Чана немало единомышленников, и когда-нибудь они могут оказаться правы со своими утверждениями. Но каковы бы ни были дисбалансы в китайской экономике, они в ближайшее время вряд ли вызовут угрожающие режиму беспорядки, потому что тридцать лет непрекращающегося бурного роста и разбухшая национальная гордость дали руководству страны значительный политический капитал. Китайским плановым органам надо отдать должное. Они проводят содержательные и далеко идущие экономические реформы намного последовательнее и дольше, чем политическое руководство в любой другой стране с формирующимся рынком. В государстве, для которого крестьянские восстания издавна являются настоящим бедствием, они привели в движение некогда статичное общество, позволив сотням миллионов рабочих совершать челночное движение между деревнями и быстро растущими городами. Они вложили огромные средства в строительство дорог, мостов и портов для перевозки продукции, а также в коммуникационные сети для передачи информации. В 2001 году они опровергли прогнозы скептиков, добившись вступления Китая во Всемирную торговую организацию. И они в целом выполняют правила и требования ВТО. Китайские плановики действовали весьма оперативно в начале финансового кризиса 2008 года, стимулируя рост и занятость за счет выделения дополнительных средств на строительство инфраструктуры. Не менее важно и то, что они противостоят дальнейшим действиям в этом направлении в период текущего спада, чтобы начать следующий этап реформ, который требует устранить зависимость от государственных расходов и инвестиций. Перемены происходят и в управлении часто критикуемым банковским сектором Китая. Огромные суммы рискованных кредитов необходимо лучше регулировать. Правда, как и в Европейском центробанке, в Китае есть средства для наполнения капиталами терпящих бедствие институтов при изменении правил управления финансовым рынком. Это не долговременное решение, однако Пекин, скорее всего, сумеет найти равновесие между урегулированием этих проблем и обеспечением устойчивого роста – не допустив в ближайшей перспективе жесткой посадки, которой ждут некоторые аналитики. Но для иностранцев, надеющихся выгадать от роста Китая, есть и тревожные новости, заключающиеся в том, что государственно-капиталистическая модель развития по-прежнему очень сильна. Многие иностранные компании, в том числе, американские, будут как и раньше получать колоссальные прибыли от коммерческих связей с государственными компаниями. Однако государственный капитализм вредит иностранным фирмам двумя способами. Он ослабляет зарубежные транснациональные компании, которые вынуждены конкурировать со своими государственными соперниками из Китая, получающими значительную финансовую и политическую поддержку от своего правительства. Это порождает всевозможные препятствия и риски для иностранных фирм, вкладывающих капиталы и работающих в Китае. Много лет назад Китай в своем стремлении получить доступ к зарубежным инвестициям, технологиям и управленческим знаниям открыл рынки страны и приветствовал приход иностранцев. Но когда по мере наплыва этих ресурсов китайские компании начали наращивать собственные силы и все чаще стали смотреть на иностранные фирмы как на конкурентов, а не как на потенциальных партнеров, они воспользовались своими связями с политическим руководством на государственном и на местном уровне, чтобы склонить ситуацию в свою пользу. Некоторые китайские руководители местного уровня и управленцы из корпораций всегда выступали против иностранной конкуренции на своей территории. Последним примером прямого государственного вмешательства в китайскую экономику стало выделение в 2011 году «развивающихся стратегических отраслей», которые представляют особый интерес для государства, стремящегося к созданию системы собственных, внутренних инноваций, чтобы помочь местным компаниям подняться как можно выше в цепочке добавления стоимости. Иностранные инвестиции в данные сектора приветствуются, и кто-то сможет время от времени и дальше получать очень неплохую прибыль. Но те зарубежные компании, что приходят на этот рынок, зачастую вынуждены делиться передовыми технологиями с китайскими партнерами, так как в противном случае их просто украдут китайские же конкуренты. Эта проблема со временем будет только усиливаться. Кроме того, в самых разных потребительских секторах западные фирмы сегодня оказываются в совершенно непредсказуемой рабочей среде. Всем хорошо известны истории о тяжеловесах из сферы информационных технологий Apple, Google и Yahoo, а также о их борьбе с китайским правительством. Но гораздо менее известны другие эпизоды. В декабре 2012 года китайская государственная вещательная компания опубликовала доклад по результатам журналистского расследования, в котором обвинила американскую розничную компанию по продаже фаст-фуда Kentucky Fried Chicken в том, что она накачивает антибиотиками продаваемых в Китае цыплят. Спустя месяц объем продаж KFC в стране снизился на 40 с лишним процентов. Аналогичным образом китайские государственные СМИ поступили с компаниями Volkswagen, McDonald’s и с французской фирмой Carrefour. Недавние расследования по коррупционным делам сосредоточились на фармацевтической отрасли. Были проведены антимонопольные расследования против других продовольственных компаний. Скорее всего, в предстоящие месяцы будут заведены дела и в других отраслях. Видимо, такие действия призваны сгладить общественное возмущение фактами коррупции в рядах правящей партии и ослабить иностранную критику в адрес китайских компаний. Но как часто случается в Китае, иностранные фирмы столкнутся с усилением давления со стороны регулирующих органов. Но больше всего нас должна тревожить не сегодняшняя сила Китая, а неопределенность относительно китайского будущего. Хотя Китаю пока удается избегать той неустойчивости и волнений, которые мы наблюдаем в текущем году в Турции и Бразилии, а также насилия, возникшего на Ближнем Востоке, эта страна среди государств с формирующимся рынком развивается наименее предсказуемо. Во-первых, есть проблема стареющего китайского населения, ставшая отчасти результатом политики одного ребенка. В 1980 году средний возраст в Китае был 22 года. К 2020 году этот показатель может увеличиться до 38, а к 2040-му до 47 лет. Сегодня в Китае уже почти двести миллионов граждан старше шестидесяти лет, а к 2025 году это количество вырастет до трехсот миллионов. Численность трудоспособного населения начнет соответственно снижаться, и экономика не сможет развиваться без значительного увеличения производительности каждого работника. Без тех инноваций, что порождают технико-технологические изменения и увеличивают производительность, спад в китайской экономике начнется гораздо быстрее, чем кажется ее руководителям. И это произойдет в момент, когда система социальной защиты населения, находящаяся в процессе становления, подвергнется серьезным испытаниям на прочность. Поможет ли процесс реформирования Китая решить эти проблемы? Пока это неясно. Усилия по сохранению общественного мира в Китае осложняет расширяющаяся пропасть между богатыми и бедными. В 2012 году коэффициент Джини в Китае (им измеряется неравенство в доходах от 0 до 1, и чем выше показатель, тем больше неравенство) достиг 0,47. Некоторые аналитики полагают, что если коэффициент Джини выше 0,4, то это можно считать предупредительным сигналом о грядущих беспорядках. Следует также учесть, что эту цифру опубликовало китайское правительство, и поэтому она может не соответствовать действительности. А что думает о будущем Китая его собственная бизнес-элита? В июле 2012 года исследовательская организация Hurun Report, изучающая поведение и взгляды самых состоятельных граждан Китая, сообщила, что более 60% респондентов либо подали документы на выезд из страны, либо уже эмигрировали. Более 85% сообщили, что их дети учатся за рубежом. Самым большим испытанием для Китая станет его уникальный недостаток, лежащий в основе сегодняшней мощи этой страны: государственный капитализм. Волнения в обществе могут создать проблемы для руководства, но государственный капитализм, составляющий основу роста китайской экономики и создания новых рабочих мест, будет играть колоссальную роль, определяя, насколько сильными могут стать эти волнения. Хотя руководство многих крупнейших государственных предприятий Китая вполне профессионально и компетентно, система государственного капитализма подвержена всем тем недостаткам, связанным с неэффективностью и коррупцией, которые существуют в любой системе, управляемой государством. Особенно если это авторитарное государство. Ее главная цель состоит в создании и сохранении рабочих мест, в достижении инвестиционных целей, обеспечивающих стабильность государства и богатство тем немногим, кто обладает хорошими связями, Кроме того, цель такой системы – не допускать творческой активности, которая реагирует на потребности общества в новых и более качественных товарах и услугах. Вот почему государственный капитализм неспособен создавать долговечное и охватывающее широкие слои общества благосостояние, которое является основой для строительства инновационной экономики цифровой эпохи. Когда государственный капитализм построен, ликвидировать его крайне сложно, ибо те, кто получают выгоду от этой системы, обладают достаточным влиянием в кругах правящей элиты, чтобы противодействовать попыткам ее реформирования. Основанный на инновациях и самовозрождающийся экономический успех базируется на «творческом разрушении». Это такой процесс, когда получают свободу работники, ресурсы и идеи, ранее удерживавшие на плаву одну компанию или отрасль. Они создают новые комбинаторные формы для производства новых продуктов и услуг, отвечающих растущим пожеланиям и потребностям потребителей. Те, кто руководят государственно-капиталистической системой в Китае, боятся творческого разрушения, так как не могут контролировать процесс создания победителей и проигравших, а также темпы этого движения. Когда умирают старые предприятия, их работники теряют рабочие места и зарплату, а поэтому риск социальных волнений повышается. Даже при свободном рынке в потере рабочих мест и зарплат всегда обвиняют политиков. Но когда государство владеет компанией, которая владеет заводом, ее обязанность создавать и защищать рабочие места становится более очевидной. Государственный капитализм невозможно сохранять бесконечно, потому что Китай уже утрачивает некоторые преимущества, на которых строится его управляемая государством и ориентированная на экспорт экономика. Когда премьер Вэнь Цзябао объявил несколько лет назад о том, что модель развития Китая «неустойчива, несбалансированна, несогласованна и непрочна», отчасти это заявление объяснялось пониманием того, что рост в Китае уже вызывает потребность в повышении зарплаты заводским рабочим, и что этот процесс неизбежно сведет на нет преимущество по показателям издержек себестоимости, которое несколько лет назад заставляло многие иностранные фирмы переносить производство в Китай. Сегодня все больше китайских компаний пытаются сохранить свои конкурентные преимущества за счет переноса собственного производства на более дешевые рынки рабочей силы в Юго-Восточной Азии. Другие страны Азии уже проходили через это. Обеспечиваемое за счет экспорта развитие когда-то спасло от бедности послевоенную Японию. Вслед за Японией по этому пути пошли Тайвань и Южная Корея. Япония в 1970-х, Тайвань в 1980-х, а Южная Корея в 1990-х годах совершили тот переход, который сейчас предстоит Китаю: они перешли от экспортно ориентированной экономики к модели с более умеренными темпами роста, которая стабилизируется за счет покупательной способности среднего класса. Однако все три страны либо уже были демократическими, либо начали во время этого перехода процесс политической либерализации. Может ли китайская авторитарная система амортизировать удары, которые обязательно возникнут в переходный период? Это тоже пока неясно. Кроме того, китайских лидеров ожидают беспрецедентные испытания на международной арене. Экономические интересы страны заставляют китайское правительство и государственные компании все глубже проникать в рискованные в политическом плане страны. Между тем, революционные изменения в нефтедобыче и методах бурения снизили зависимость США от ближневосточной нефти. За последние три года Соединенные Штаты уменьшили объемы импорта из стран ОПЕК на 20 с лишним процентов. К 2020 году они могут стать крупнейшей в мире нефтедобывающей страной, а к 2035 году полностью обеспечить себя энергоресурсами за счет местной добычи. А Китай все больше зависит от импорта из таких стран как Саудовская Аравия, Иран, Ирак, Ливия, Судан и Венесуэла. Пекину пока удается проводить политику невмешательства в дела других государств, но в связи с тем, что Вашингтон проявляет все меньше желания заниматься ближневосточными проблемами, Китаю из-за его энергетического голода придется заполнить этот вакуум. Таким образом, Пекин окажется втянутым в конфликты, в урегулировании которых у него мало опыта. Ситуация осложняется еще и тем, что хотя у Китая есть инвестиционные партнеры, влиятельных союзников у него нет. Под такими влиятельными союзниками подразумеваются страны, разделяющие политические ценности Пекина и способные внести весомый вклад в обеспечение безопасности Китая. Даже Россия, которая часто строит обструкции в Совете Безопасности ООН заодно с Китаем, и та вряд ли пойдет на углубление военных связей с Пекином. Эти страны продолжают борьбу за влияние в Центральной Азии, которая находится между ними, а преобладающим настроением в военном истэблишменте России и Китая остается глубокое недоверие к намерениям друг друга. Сотрудничать в рамках срыва американских планов легко и просто. А вот работать над изменением статус-кво в международных делах гораздо сложнее. Китай не может также рассчитывать на укрепление своей «мягкой силы» в целях расширения собственного влияния. Китайский язык вряд ли заменит английский в качестве языка глобальной поп-культуры, и кроме того, Китаю не хватает идеологической привлекательности, которая когда-то влекла значительную часть развивающихся стран к Советскому Союзу. В сегодняшнем мире, где страны не могут в одиночку защищать свои интересы, Китаю будет очень трудно создавать прочные партнерства, укрепляющие его власть и влияние. Вашингтон придерживается весьма толковой позиции по поводу непредсказуемости китайского будущего. Он сочетает прямое взаимодействие с китайскими руководителями и стратегию страхования от рисков, в рамках которой углубляет политические, торговые, инвестиционные и военные связи со многими соседями Китая. Такова цель «перебалансировки» с привязкой к Азии. В рамках этого плана Соединенные Штаты твердо намерены играть в данном регионе роль всестороннего и долгосрочного партнера. Это поможет приводить в действие общемировой рост в следующем поколении, но одновременно создаст немало проблем в сфере безопасности. А в условиях отсутствия объединяющих организационных структур на континенте, где нет ни Азиатского Союза, ни азиатской НАТО, эффективно управлять этими процессами будет довольно сложно. В частности, в Восточной Азии расположен мощный и постоянно развивающийся центр власти и влияния Китай, там же находится динамичная и развитая Южная Корея, а также Япония, сохраняющая лидирующие позиции среди промышленно развитых стран. Но это также та арена, на которой будет давать о себе знать соперничество Китая с Японией, Индией и рядом других государств Юго-Восточной Азии, а «темная лошадка» Северная Корея будет и дальше создавать обстановку неопределенности и повышенного риска. В рамках «перебалансировки» значительная часть военно-морских сил и средств США будет перемещаться в сторону Азии. Однако центральным компонентом этой стратегии останется создание Транстихоокеанского партнерства. Это колоссальное торговое объединение, в котором примут участие более десятка стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Очень важно то, что новое правительство Японии во главе с премьер-министром Синдзо Абэ преодолело традиционное японское нежелание участвовать в многосторонних соглашениях, которые открывают важнейшие отрасли экономики, и начало переговоры о членстве в этом партнерстве. А в прошлом году вступило в силу соглашение о свободной торговле между США и Южной Кореей. Кое-кто в Китае усматривает в Транстихоокеанском партнерстве попытку сдержать китайскую экспансию, а поэтому очень мало шансов на то, что Пекин с самого начала будет стремиться к вступлению в него, поскольку это соглашение откроет для международной конкуренции те отрасли экономики, которые в Китае пока недостаточно сильны, чтобы противостоять ей. Даже если председатель Си направит Китай к вступлению в это партнерство более быстрыми темпами, чем ожидается, из-за сложностей многостороннего переговорного процесса КНР вступит в него еще очень нескоро. Но членство в Транстихоокеанском партнерстве не мешает странам-участницам заключать торговые и инвестиционные соглашения с Китаем или с любой другой страной, не входящей в это объединение. А это позволит США использовать партнерство в качестве страховки от растущего регионального влияния Китая, и в то же время оставит двери открытыми для углубления сотрудничества в будущем. Это как раз то равновесие, которое необходимо. Хотя у администрации Обамы имеется правильная стратегия, эта стратегия не дает ей тех приоритетов, которых она заслуживает. Кроме того, администрация очень легко отвлекается на другие вопросы, особенно на проблемы Ближнего Востока. Вашингтон не может себе позволить игнорировать события в Сирии, Египте и других горячих точках. Да и будущее еврозоны окажет далеко идущее воздействие на американскую экономику. События в Латинской Америке исключительно важны для американской безопасности и благополучия. Однако работа по перебалансировке только началась, и возможности непосредственного взаимодействия с Китаем используются пока не в полной мере. Америка и Китай это две самые крупные экономики, две ведущие торговые державы и два самых больших загрязнителя окружающей среды. Америка самая большая страна-должник, а Китай самый крупный кредитор. Без максимально возможного сотрудничества между ведущими сложившимися державами и державами развивающимися невозможно восстановить равновесие в мировой экономике, замедлить климатические изменения, ответить на новые угрозы безопасности и отстоять мир и процветание в Азии. Эта работа соответствует интересам обеих стран и обоих правительств. Президенту Бараку Обаме и председателю Си Цзиньпину есть о чем поговорить. На начальном этапе переговорного процесса в повестку должны войти такие вопросы как будущее крупнейших двусторонних торговых отношений в истории, потенциал взаимовыгодного сотрудничества в сфере безопасности, будущее Корейского полуострова, сдерживание конфликтов в киберпространстве, возможности для совместной разработки энергоэффективных технологий, средства для поддержания и стимулирования экономического роста, борьба с климатическими изменениями и сотни других тем. И надо четко понимать следующее: президенты сами должны возглавить эти усилия, чтобы привлечь к ним необходимое внимание. Довольно легко перечислить то, в чем интересы Америки и Китая расходятся. Китайские лидеры не согласятся принять на себя международные обязательства, которые ослабят их возможности по поддержанию стабильности внутри страны. Они продолжат повышать курс китайской валюты, но такими темпами, которые обеспечат развитие страны, а не сведение дебета с кредитом в бухгалтерских книгах Вашингтона. Они не воспримут критику по поводу своей политики в вопросах прав человека, а также подходов к Тайваню и Тибету. Американские лидеры, со своей стороны, продолжат оказывать давление на Китай, чтобы тот принял на себя больше обязательств по противодействию угрозам безопасности, которые негативно влияют на экономику США и Китая. Они будут и дальше настаивать на защите Китаем прав интеллектуальной собственности, соблюдении правил торговли и инвестиций, и работе по урегулированию территориальных споров с китайскими соседями, которые могут вспыхнуть с новой силой и выйти из-под контроля. Кроме того, американские руководители будут настаивать на том, чтобы Китай предоставил больше свобод своим гражданам, даже прекрасно понимая, что Пекин будет этому сопротивляться. Источники разногласий очевидны, но они не должны мешать двум странам улучшать двусторонние отношения, где только это возможно. Отсутствие прогресса в одной области не должно замедлять работу в другой. В сегодняшнем мире многое зависит от готовности и способности Америки и Китая сотрудничать там, где они могут это делать – на благо своих народов и всего мира. Иэн Бреммер – президент консалтинговой фирмы Eurasia Group, профессор международных исследований Нью-Йоркского университета и пишущий редактор National Interest. Загрузка...
Загрузка...
