0
На протяжении всего 2020 года соседи Китая наблюдали рост воинственности Пекина. Кровопролитное столкновение с индийскими солдатами, потопление вьетнамского рыболовецкого судна, вспыльчивость дипломата в Казахстане, с озлоблением противостоящего активистам из числа народа. Жителей Центральной Азии это может повергнуть в шок, т.к. приезжающие сюда китайские высокопоставленные лица без устали говорят о «взаимовыгодном сотрудничестве». Но Китай не всегда был таким воинственным. Еще в середине 2000-х годов Пекин, казалось, был озабочен своим растущим влиянием и официально принял доктрину «мирного подъема». Цель заключалась в том, чтобы заверить соседей Китая, а также США, что Пекин не поддастся искушению, и не будет стремиться к гегемонии любой ценой. Как утверждал в 2005 году автор доктрины, советник Компартии Чжэн Бицзянь, вместо этого КНР будет «преодолевать идеологические разногласия в стремлении к миру, развитию и сотрудничеству со всеми странами мира». Но все вышло не так. Сегодня китайские дипломаты хвастают своей репутацией «воинов-волков». Этот термин происходит из одноименной серии ура-патриотических боевиков, которые пользуются огромной популярностью в континентальном Китае, но сама политика восходит к меморандуму 2019 года, в котором президент Си Цзиньпин просил китайских дипломатов проявить «боевой дух». Одним из наиболее ярких примеров феномена «дипломатов-волков» является нынешний официальный представитель министерства иностранных дел Чжао Лицзянь. Многие считают, что именно он, в бытность членом димписсии в Пакистане, был первым китайским дипломатом, который воспользовался твиттером для продвижения китайской версии событий. В июле 2019 года, когда Чжао защищал лагеря для интернированных в Синьцзяне, бывший советник по национальной безопасности США Сьюзан Райс назвала его «расистским позором». Однако проявление Пекином воинственности началось раньше. «Волков» следует рассматривать как симптом, а не причину напористости Китая. Корни ее уходят в великую стратегию Китая, которую Эйвери Голдштейн из Пенсильванского университета назвал «омоложением». Это не столько официальная доктрина, сколько основа для понимания того, чем объясняются многие действия КНР. После холодной войны Пекин увидел возможность реализовать вековую мечту о восстановлении политического, экономического и военного господства Китая в Азии. По мнению политбюро, этого можно достичь, только вытеснив США из Азии. Пекин потратил мирные 1990-е на то, чтобы стать незаменимым экономическим партнером для многих стран, а также постепенно превратиться в экономическую сверхдержаву. Феноменальный экономический рост стимулировал военную модернизацию. Этот период между 1992 и 2008 годами часто называют периодом, прошедшим под девизом «прячь и выжидай» (от фразы «прячь свои способности и выжидай свое время», которую китайский лидер Дэн Сяопин сказал партийным чиновникам в начале 1990-х годов). Дэн хотел, чтобы Китай сосредоточился на экономическом росте и скрывал свои возможности до тех пор, пока не придет время превратить экономические мускулы в жесткую силу. С этой точки зрения доктрина «мирного подъема» Пекина представляется уловкой. Политике «прячь и выжидай» пришел конец на фоне экономического кризиса 2008 года. Большинство аналитиков сходятся во мнении, что Пекин интерпретировал кризис как начало конца господства США и свидетельство превосходства собственной политэкономической системы. С тех пор президент Си неоднократно призывал к тому, чтобы проблемы в Азии «решали сами жители Азии», и отказу от американской системы альянсов, которую он называл пережитком холодной войны — даже несмотря на то, что Китай остался в большом выигрыше благодаря стабильности в регионе, которую эта система обеспечила. После финансового кризиса компартия также отвергала нормы международного права при урегулировании споров по поводу морских границ и проводила быструю милитаризацию в Южно-Китайском море. Примечателен тот факт, что Китай использовал Лаос и Камбоджу в качестве инструмента, чтобы разделить Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) по вопросу Южно-Китайского моря. В 2012 году ассоциации впервые в своей истории не удалось договориться о совместном коммюнике. Двумя годами ранее, во время саммита АСЕАН-Китай в 2010 году, тогдашний министр иностранных дел Ян Цзечи погрозил пальцем и сказал: «Китай — большая страна, а вы — маленькие страны, и это факт». Такое высокомерие было бы немыслимо всего несколькими годами ранее. Какие уроки может извлечь Центральная Азия? Отношения Китая с Центральной Азией — как и с Юго-Восточной Азией — асимметричны с экономической, военной и политической точек зрения. Это делает регион уязвимым, особенно с учетом того, что традиционная сверхдержава — Россия — неуклонно сдает свои позиции на протяжении последних трех десятилетий. Это не означает, что следует ожидать пограничных столкновений или конфронтации, наблюдаемой в других районах Азии. Отношения КНР с каждым соседом уникальны, и обусловлены историческими особенностями и другими факторами. Но лидеры Центральной Азии должны помнить, что цель Пекина — что во Вьетнаме, что в Таджикистане — одна и та же: доминирование в регионе. Китайские государственные инвестиции и кредиты — будь то в рамках инициативы «Пояс и путь» или нет — следует рассматривать не как взаимовыгодные, а как направленные на то, чтобы обеспечить верховенство Китая. Срдьян Юльевич — старший лектор в расположенном в Бишкеке Американском университете в Центральной Азии.
Загрузка...
Загрузка...
