0
Долгие годы, если не считать периоды спорадических социальных взрывов в американском обществе, расовая проблема была как шекспировский призрак Банко из «Макбета» на американском протестантском пиру: вызывающий тревогу, нежеланный и довольно пассивный гость. Но в свете последних тенденций в американском общественном мнении, которое формируется под влиянием сообщений о насилии полиции, расовая проблема стала неотвратимой темой, вызывающей ожесточение, злобу и раскол. Критическая расовая теория (КРТ), которую продвигают прогрессивные активисты и берут на вооружение многие протестантские интеллектуалы, превратилась в нечто вроде тайного пароля. Ты за нее или против? Протестантство, и без того доведенное до предельного напряжения президентом Трампом, сегодня реально может расколоться из-за расового вопроса. Наиболее заметно это проявляется в Южной баптистской конвенции — ЮБК (ЮБК, по-английски Southern Baptists, — одно из крупнейших направлений протестантизма в США, его адептами являются конгрессмены Линдси Грэм и Тэд Круз — прим. ред.). На своем ежегодном заседании в 2019 году ЮБК приняла решение «О критической расовой теории и отношениях религиозных общин». Цель заключалась в том, чтобы удержать протестантов — радикальных антирасистов и традиционных протестантов — вместе, не допустив раскола. Конвенция поставила КРТ в подчиненное положение по отношению к Библии. Но потом признала, что эта самая «критическая расовая теория» (учение, утверждающее, что американское общество основано на некой «белой привилегии», которая должна быть уничтожена любой ценой — прим. ред.) дает вере полезные инструменты. Поляризованная реакция Такая попытка сдержать страсти не удовлетворила непримиримых с обеих сторон. В июле пастор Джон Онвучеква (John Onwuchekwa) вывел свой приход в Атланте из состава конвенции, посчитав, что она недостаточно активно решает расовые проблемы. За несколько месяцев до этого новая группа пасторов из ЮБК основала Консервативную баптистскую сеть, объединившую тех, кто считает, что ЮБК слишком мягко относится к просвещенному активизму (а по сути — к черному расизму) в своих рядах. Недавно руководители шести учебных заведений для священников ЮБК опубликовали официальное заявление, в котором отметили, что критическая расовая теория несовместима с баптистской верой и миссией. Поляризованная (озлобленная у одних и восторженная у других) реакция на это заявление показывает, насколько в Южной баптистской конвенции сильны разногласия по вопросу критической расовой теории. Критическая расовая теория, как и другие критические теории (например, теория постколониализма или теория квиров, то есть врожденных гомосексуалистов), не нуждается в доказательствах, она сама себя провозглашает правильной. Ее базовые положения, скажем, о системности расизма или о том, что быть нерасистом невозможно, основаны не на аргументах и не на фактических доказательствах. Это аксиомы, и несогласные с ними не могут их оспорить. Несогласные или критикующие КРТ по определению являются частью проблемы, а не частью решения. Если ты за Трампа, ты — не черный Такие особенности прослеживаются в реакции обозревателей на тот факт, что на недавних выборах Дональд Трамп увеличил свою поддержку среди латиноамериканцев и афроамериканцев. Больше представителей этих меньшинств поддержали Дональда Трампа, которого большая часть прессы называла белым расистом. Как это понять? Большинство из нас такие результаты голосования расценят по законам логики: раз расовые меньшинства поддерживают Трампа все больше — значит, его движение не носит такой уж расистский характер, как многие утверждают. Но есть у нас, оказывается, самые проницательные умы, обладающие даром прямо-таки телепатии, они прочли мысли этих неправильных избирателей из меньшинств. И что же они прочли в чужих головах? Обозреватель «Нью-Йорк таймс» (NYT) Чарльз Блоу (Charles Blow) пишет: «Лично для меня это просто убийственно. Количество проголосовавших за Трампа чернокожих мужчин УВЕЛИЧИЛОСЬ с 13% в 2016 году до 18% в этом году. Количество проголосовавших за Трампа чернокожих женщин удвоилось — с 4% в 2016 году до 8% в этом году». Вместо того, чтобы пересмотреть свое мнение о Трампе, Блоу говорит, что такие результаты свидетельствуют только об одном: «Некоторые люди, подвергавшиеся в прошлом угнетению, встают на сторону угнетателей. Они рассчитывают прийти к власти просто потому, что они стоят рядом с ее традиционными белыми обладателями». Таким образом, рост числа сторонников Трампа среди меньшинств не доказывает сторонникам КРТ, что Трамп — не такой уж расист, как они писали. Просто угнетенные — очень бестолковые. Они такие глупые, что часто голосуют за своих угнетателей. Вот и все. Получается своеобразный элитарный патернализм — леволиберальные интеллигенты берутся отечески решать за черных и латиносов, какой кандидат тех лучше всего защитит. И ничто так не вызывает этот элитный патернализм у интеллектуалов левого крыла так сильно, как пресловутая «недоразвитость» угнетаемых. Тог есть тот факт, что четные и латиносы, которых лево-либералы собираются освободить от гнета, очень часто отказываются поддержать бесценные прогрессивные идеи своих «спасителей». Марксисткие корни Критическая расовая теория возникла в 1930-е годы из работ таких людей, как Вильгельм Райх, Эрих Фромм, Герберт Маркузе и Теодор Адорно. Эти люди были марксистами, им надо было объяснить поражение коммунистических идей в Европе. Они развили целую новую марксистскую теорию, пытаясь объяснить, почему пролетариат, скажем, в Германии, сплотился вокруг националистических партий, типа гитлеровской нацистской партии НСДАП. Почему вместо этого пролетариат не послушался их, левых интеллектуалов, — и не выбрал единение с левыми ради осуществления коммунистической революции? Вильгельм Райх, Эрих Фромм, Герберт Маркузе и Теодор Адорно подучали и пришли к выводу, что пролетариат пострадал от так называемого ложного сознания. На нем стоит остановиться подробнее. Какую бы форму ни принимала критическая расовая теория (КРТ), она опирается на концепцию ложного сознания. Согласно этой концепции, угнетатели настолько жестко контролируют общество, что у угнетенных возникает убеждение, будто существующее положение дел (статус-кво) соответствует их интересам. Это чудесная идея. Она позволяет революционерам отвергнуть любой контраргумент против своей теории в еще одно свидетельство своей правоты. Если кто-то вам возражает — это еще одно доказательство того, насколько глубоко и всесторонне угнетен и одурачен возражающий вам человек. Если заводские рабочие покупают дома в богатых пригородах и голосуют за республиканцев, это не дает оснований для переосмысления теории Маркса. Нет, это еще одно свидетельство того, насколько всемогущей стала буржуазная идеология. Эрих Фромм и компания мыслили классовыми и экономическими категориями. Ибрам Кенди (Ibram X. Kendi) со своими союзниками мыслят категориями расы и власти. Однако такой постмодернистский выверт не меняет базовую логику мышления обеих этих компашек. Один мой бывший коллега в шутку говорил: лошадь та же, жокей другой. Критическая расовая теория — это все та же марксистская лошадь. Только оседлал ее не жокей классовой борьбы, а наездник из сферы политики идентичности. Маоизм проснулся в США? Сравните логику критической расовой теории с печально известным циркуляром председателя Мао от 16 мая 1966 года, который стал основополагающий документом, положившим начало культурной революции в коммунистическом Китае: Когда мы начали контрнаступление против оголтелых нападок буржуазии, авторы этого плана выдвинули лозунг «перед истиной все равны». Это буржуазный лозунг. Полностью отвергая классовую природу истины, они используют этот лозунг для защиты буржуазии и противодействия пролетариату, марксизму-ленинизму и идеям Мао Цзэдуна. Замените слово «буржуазия» на слово «белые», а слово «классовый» на слово «расовый». Объективной истины теперь не существует, она вся у нас у нас теперь имеет расовый характер. Именно такая логика позволяет сторонникам КРТ заявлять о нелегитимности всего того, что противоречит их взглядам на действительность. *** Критическая расовая теория имеет американское происхождение и содержание, но движение «Жизни чернокожих важны» пустило ее в обращение по всему миру. Люди в странах, где расизм не является производным от цвета кожи или истории рабства, взяли на вооружение его лозунги и акции. В этом мы видим очередное проявление американского империализма в поп-культуре, которое родилось не в парке «Дисней Уорлд», а в семинарских залах элитных университетов. Привлекательность критической расовой теории очевидна. Она зиждется на простых болеутоляющих принципах. Она не оставляет места спорам и сомнениям. Несмотря на свою замысловатую терминологию, КРТ представляет жизнь в качестве игры, в которой выигрыш одного оборачивается проигрышем другого. У некоторых людей нет власти. Они борются, но не добиваются успеха. Это происходит из-за того, что кто-то отнял у них эту власть, а теперь неустанно и беспощадно угнетает их. Такой гнет ужесточается и превращается в систему, оправдывающую самое себя. Это удобное и универсальное объяснение всех тех бед и несчастий, от которых мы страдаем. Почему американцы поверили в КРТ? В борьбе против неравенства есть элемент настоящего благородства. Поэтому некоторые принципы посылы КРТ и смогли найти отклик у американцев. Они в чем-то соответствуют нашим нравственным представлениям. Мы убеждены, что при наличии доброй воли, разума и ресурсов наши социальные проблемы можно решить, а зло — искоренить. Именно такая благородная убежденность стояла за войной с бедностью в 1960-х годах, а также за другими амбициозными попытками преобразовать общество. Но стопроцентного успеха не получилось, и этим воспользовалась КРТ. Ее логика такова: если мы верим, что решения проблем существуют, а проблемы никак не исчезают — значит, кто-то виноват в таких непреходящих проблемах, как бедность и меньшие возможности у «цветных» рас. У власть имущих наверняка нет воли и желания искать решения, либо же они слишком эгоистичны, чтобы выделять ресурсы. Утилитаризм как нравственная философия усиливает убежденность в том, что кто-то виноват в социальных пороках. Основатель утилитаризма Иеремия Бентам (Jeremy Bentham) утверждал, что большинство социальных пороков можно устранить, если разумно мыслящие люди применят принцип величайшего блага для максимального множества людей. То, что они этого не делают, можно объяснить только двумя причинами: их порочным характером или их устаревшим мышлением. Кто же захочет быть расистом? С учетом такого очень современного подхода к проблеме порока критическая расовая теория выглядит весьма соблазнительно. Кто захочет быть обвиненным в том, что занял сторону угнетателей вместо того, чтобы проявлять солидарность с жертвами несправедливости? Такой теории трудно что-то противопоставить, поскольку она отрицает обоснованность аргументов, которые подвергают ее сомнению. Риторика по принципу «кто не с нами, тот против нас» ведет к тому, что даже самые робкие возражения будут звучать как-то очень по-расистски. А кто из нас не хочет прослыть антирасистом, да и на практике быть противником расизма? Кто осмелится отрицать, что жизни чернокожих имеют значение? У всеобъемлющих и преобразующих идей часто есть религиозные черты. Критическая расовая теория не является исключением. У нее свои ритуалы и обряды, свой вероучительный язык с такими ортодоксальными словами, как «привилегии белых» и «системный расизм», свои установленные действия и жесты (добру поднять кулак, злу — преклонить колени). Отказ от ритуала равноценен отказу от веры. Определенные слова являются ересью (нельзя вести «внерасовый» образ жизни, нельзя говорить, что «все жизни имеют значение»). Лозунг «Молчание есть насилие» стал мощным оружием риторики. Отказ от участия в ритуалах равнозначен неприятию антирасизма, который якобы может выражаться только в этих ритуалах. Не исполнить ритуал — такое может сделать только расист. Почему же случилось так, что радикальное мышление такого рода сегодня до основания сотрясает американские евангелические институты, одним из которых является Южная баптистская конвенция? Отчасти ответ можно найти в книге Джемара Тисби (Jemar Tisby) «Цвет компромисса» (The Color of Compromise). В повествовании Тисби об американском протестантстве есть много правды. Несомненно, у белых протестантских церквей Америки есть и темная часть прошлого — постыдная история связей с рабством, сегрегацией и расизмом. Нападение на патриархов Проповедники Джордж Уайтфилд (George Whitefield) и Джонатан Эдвардс (Jonathan Edwards) были самыми важными лидерами эпохи Великого пробуждения в колониальной Америке, и они занимают видное место в пантеоне героев протестантства. Но Тисби выдвигает на первый план в их биографиях то, что они были рабовладельцами, он называет их поборниками рабства. В этом утверждении нет ничего нового, хотя оно не учитывает нюансы прошлого. Эдвардс, например, выступал против работорговли, хотя и считал рабство санкционированным Библией институтом греховного мира. Но обвинения предъявлены не только Эдвардсу и Уайтфилду. Обращаясь к столпам пресвитерианства Джеймсу Хенли Торнвеллу (James Henley Thornwell) и Роберту Льюису Дэбни (Robert Lewis Dabney), Тисби задает непростые вопросы. Затем он переходит к новой истории, в которой церковь участвовала в сегрегации и выступала против гражданских прав. Писатели-протестанты часто признают факты пособничества протестантов рабству, а вместе с ним и более поздним и тонким формам расизма. Но такое признание обычно выполняет роль разминки, после которой звучат аргументы в защиту заметных фигур этой традиции и ее достижений. Тисби заставляет читателей-протестантов взглянуть на темную сторону своих героев и заняться самокритическим анализом. Заканчивает он предложениями о том, как сегодняшним христианам следует относиться к прошлому. Вот его советы: сделать День отмены рабства федеральным праздником, выплатить все компенсации представителям угнетенных рас и создать семинарии только для черных. В «Цвете компромисса» специально поднимаются важные для публичной дискуссии и религиозных убеждений вопросы. Однако дебаты по расовому вопросу и по отношению к нему протестантов выходят за рамки тех непростых проблем, которые обрисовал Тисби. Теперь он и остальные утверждают, что расизм — это сама суть белого американского протестантства. Убедительным примером тому является рецензия Тисби на книгу Роберта Джонса (Robert P. Jones) «Засидевшиеся в белых. Наследие белого превосходства в американском христианстве» (White Too Long: The Legacy of White Supremacy in American Christianity). В последних абзацах представлена краткая оценка последствий истории расизма в Америке: Белые христиане должны свыкнуться с одним. Очень может быть, что все, узнанное ими о соблюдении канонов веры в церкви, на самом деле предназначено для открытого или скрытного укрепления структуры расизма. В итоге книга Джонса ставит нас перед мрачным выбором: либо ты с расистким «белым» христианством, либо ты с Иисусом. Совместить первое со вторым невозможно. Выходит, все, чему нас учили в воскресных школах, все, что провозглашали с кафедры, — все это, оказывается, противоречит истинной христианской вере? Согласитесь, это очень резкое заявление. *** Если бы Тисби ограничился заявлением о том, что белые христиане должны признать культурные измерения в совершении своих богослужебных обрядов и понять, что они не являются естественной нормой для всех, никто бы ему особо не возражал. Это не вызвало бы резких противоречий и протестов. Мы с женой — шотландцы, и мы приехали в США уже взрослыми людьми. На протяжении многих лет после переезда мы часто говорили друг другу, что больше всего ощущаем себя чужаками по воскресеньям. Это парадокс, потому что у нас одна вера с теми, вместе с кем мы ходим на службу в храм. Но церковная служба здесь отличается. Шотландский псалтырь не является сборником церковных гимнов. Даже в знакомых псалмах разные слова часто произносятся в более высоком темпе. «В американском богослужении так мало скорби», — часто говорит моя жена. В проповедях больше шуток, меньше экзистенциальной настоятельности, иные догматические приоритеты, меньше практического применения. Короче говоря, мы обнаружили, что богослужение в Америке очень американское, что зачастую вызывает отчуждение. Служба пропитана американской культурой — точно так же, как богослужение у нас было пропитано культурой шотландских горцев. Но из этого мы не делаем вывод, что все, во что верят американские христиане, неправильно. Борцы с белым расизмом зрят в корень Дело вот в чем: Тисби не просто утверждает, что проблемы для чернокожих христиан представляет не только внешняя эстетика, но и система богословских акцентов белого христианства. По сути дела, он заявляет, что белые христиане не могут быть христианами в истинном смысле этого слова. Столь категоричное заявление поражает. Но, сделанное на своих собственных условиях, это утверждение неопровержимо. Ведь Тисби изначально отрицает истинность и законность всего, что говорят или могут сказать ему в ответ белые христиане. «Конечно, белые христиане будут возражать, прочитав, как пренебрежительно я отзываюсь о их вере, — скажет таким людям Тисби. — Вот чему их учит расистская девальвация христианства». Будем осторожны — не будем придавать преувеличенного значения некоторым резким комментариям автора. Все мы для пущего эффекта иногда делаем категоричные заявления, от которых в другой ситуации, где требуется большая строгость и беспристрастность, мы бы отказались или хотя бы смягчили их. Но есть признаки, что такого рода максималистские суждения попадают в мейнстрим протестантской мысли. В статье на сайте Евангельской коалиции под заголовком «Почему я ненавижу август» афроамериканский пастор К. Эдвард Коупланд (K. Edward Copeland) с чувством пишет о недавних событиях в Кеноше, вызванных действиями полиции, которая застрелила Джейкоба Блейка (Jacob Blake). Кульминацией этих событий стал поступок Кайла Риттенхауса (Kyle Rittenhouse), застрелившего двух участников протестов. То есть протестов, вызванных расовой несправедливостью. Эмоции Коупланда вполне понятны и оправданны. Но его подход вызывает тревогу. Он настаивает, что мы с самого начала должны исключить любую мысль о нравственной сложности: Если ваш первый позыв состоит в том, чтобы оправдать семь или восемь пулевых отверстий в теле Джейкоба Блейка, заявив, что он не ангел, что он чем-то накачался, что он, вероятно, пытался достать оружие, что ему надо было подчиниться полиции, — остановитесь и взгляните на факты. У нас нет всех фактов об этом чернокожем убитом человеке. А теперь подумайте о тех фактах, которые нам известны про белокожего убийцу Кайла. Он убивал людей в присутствии свидетелей. Он жив. В его теле нет пулевых отверстий. Ему предъявят обвинения, его будут судить в зале суда, а не на улице, как должно быть в справедливом обществе. Оправдание белой юстиции Коупланд неправ, заявляя, что расследование обстоятельств убийства Блейка — это попытка оправдать его или как-то преуменьшить значение совершенного в отношении него преступления — убийства. Задавать вопросы об обстоятельствах действий — не значит оправдывать их или логически обосновывать. Христианин, понимающий состояние падшего человека, тем не менее должен знать о нравственной сложности человеческого выбора. Такое понимание позволяет нам отличить предумышленное убийство от убийства по неосторожности, умышленное причинение вреда от причинения вреда по преступной небрежности. Ответственные моральные суждения требуют учитывать обстоятельства, ситуацию и мотивы. Коупланд с тревогой говорит, что кое-кто может отреагировать на его мысли дежурными выкриками типа: «Надоела ваша критическая расовая теория!» или «Долой культурный марксизм!». Его обеспокоенность имеет под собой основания. Протестантский мир все чаще выступает с опрометчивыми высказываниями, причем этим отличаются обе стороны в дебатах о критической расовой теории. Такие высказывания имеют целью подавить оппонента и выиграть дискуссию еще до ее начала. Но если мы не хотим, чтобы нас самих обвинили в своекорыстном использовании КРТ, нам нельзя допускать скороспелых нравственных обличений. Именно к ним относится попытка все исторические беды и несправедливости мерить на один аршин — рассматривать их с точки зрения расового гнета. *** Критические теории определяют главные несправедливости как системные. Это значит, что виновны все, а все жители страны — соучастники преступления. А значит, никто конкретно не несет ответственность. Система безнравственна, а ее отдельные представители и действия отражают пороки системы. Такой анализ порождает сильную тенденцию к нравственному упрощению без какой-либо шкалы нюансов. Мол, все расистские, женоненавистнические и гомофобские поступки проистекают из системы, они демонстрируют и усиливают порочность системы. Все действия, включая произнесение слов, объявляются насилием. Оскорбление ставят на одну доску с ударом кулаком (теперь это «словесная атака»). Постоянно говоря о «системном расизме», мы лишаем себя способности проводить разграничения между степенями зла, хотя это необходимо. Необходимо не для оправдания порочных поступков, а для их ранжирования по шкале нравственности. В своих размышлениях Коупланд переходит от Эммета Тилла (Emmett Till) (14-летний чернокожий подросток, убитый в 1955 году после того, как белая женщина обвинила его в приставаниях — прим. перев.) к Мартину Лютеру Кингу, а затем к Джейкобу Блейку, не делая между ними никаких различий. Таков общий аршин критической расовой теории, и поэтому у читателя Коупланда может возникнуть небезосновательное подозрение, что он столкнулся как раз с ней. С критической расовой теории. Где был Бог, когда погиб Джордж Флойд? Статья в журнале «Христианство сегодня» (Christianity Today) под названием «Шокирующая необходимость расового насилия» следует тому же шаблону. Ее автор Кристина Барланд Эдмондсон (Christina Barland Edmondson) пишет: «Так называемая общая вера белых и чернокожих христиан не защитила в нашем обществе от насилия Эммета Тилла, Тамира Райса и Джорджа Флойда». Три этих человека погибли в очень разных обстоятельствах. Тилл погиб от рук расистов, которые сговорились убить его. Райса застрелил полицейский, когда мальчик направил на него игрушечный пистолет. Джордж Флойд погиб, когда его арестовывали. В трех этих случаях разные степени нравственной сложности. Признать это — не значит простить виновных в их гибели или назвать данные смерти оправданными. Но смешивать все в одну кучу нельзя, поскольку из-за этого расистское насилие выходит за рамки нравственных реалий. Эдмондсон заявляет: «Сам замысел белого христианства заключается в том, чтобы поддерживать фальшивое благочестие и усыплять совесть белых людей, дабы они не думали об угнетении и эксплуатации чернокожих». Опять же, если бы прозвучало аргументированное утверждение о том, что некоторые (многие, даже все) белые христиане в той или иной степени причастны к расизму, это можно было бы оспорить со ссылкой на доказательства. Но здесь нет аргументации. Это звучит как аксиома о «белом христианстве», а у данной категории нет четкого определения. Включены ли в нее русские православные из Москвы? Прогрессивные лютеране из Финляндии? Действительно ли все белые люди, собирающиеся на молитву и богослужение, неизбежно относятся к «белому христианству»? Эдмондсон говорит о «так называемой общей вере белых и чернокожих христиан». «Так называемой», потому, по мнению госпожи Эдмондсон, вера одних фактически является инструментом угнетения других. Если мы примем такую логику, у белых и чернокожих действительно не окажется ничего общего. А может, сформированные «белым христианством» люди вообще не являются христианами («фальшивое благочестие»)? Судят — и судимы будут? Поощряемые критической расовой теорией категорические заявления и осуждения такого рода трудно соотнести с верой, основатель которой сказал: «Не судите, да не судимы будете». Но, пожалуй, я предлагаю белохристианский вариант Нагорной проповеди. Согласно критической расовой теории (КРТ), я цинично применяю силу, затыкая рты тем, кто со мной не согласен. Две стороны расовых дебатов в американском христианстве прочно утвердились, особенно в той части общества, которая придерживается протестантизма. Но они спорят не на равных. Эдмондсон рассуждает о социальной власти, но как будто не понимает, что сегодня социальная власть — это сложное явление. Парадоксальная, но всепроникающая истина состоит в том, что критики «системного расизма» вхожи в элитные органы истеблишмента, будь это «Нью-Йорк таймс» или (в менее масштабном мире американского протестантизма) издания типа «Христианство сегодня». Обычно такая привилегия на критиков не распространяется. Излагать свою точку зрения в таких влиятельных изданиях, не опасаясь, что ее оспорят на этих же страницах — это, безусловно, форма власти над обществом. *** Здесь мы подходим к самой серьезной особенности сегодняшних дебатов о расовых проблемах. Дело в том, что таких дебатов нет. Это не просто результат резких замечаний и нелестных отзывов спорящих сторон друг о друге (одни обвиняют оппонентов в «культурном марксизме», другие в ответ видят во всех возражениях все ту же «привилегию для белых»). Дебатов нет, потому что такие издания как «Христианство сегодня» не содействуют уважительной и вдумчивой дискуссии. Богослов Ричард Альберт Молер (Richard Albert Mohler) выступает против критической расовой теории, но делает он это на страницах «Паблик Дискорс» (Public Discourse), а не в протестантских изданиях, которые по идее должны гореть желанием изложить его влиятельную точку зрения. Возникает вопрос: готова ли редакция «Христианства сегодня» предоставить Молеру и прочим критикам КРТ столько же места на своих страницах (не говоря уже об иммунитете от критики), сколько она предоставляет авторам, огульно осуждающим «белое христианство»? Привлекательность критической расовой теории для протестантов и других христиан очевидна. Христиане должны защищать слабых и безгласных. Повествование Тисби напоминает нам, что в расовых вопросах американские христиане очень часто не ведут себя в соответствии с этим идеалом. Сочувствие к жертвам и чувство вины за прошлое — это мощный мотивационный фактор. Поэтому неудивительно, что теоретическая концепция, позволяющая с легкостью выявлять и осуждать зло, настолько привлекательна. Но когда такая концепция упрощает наши моральные суждения, стирает различия, винит во всем «систему» и бездоказательно защищает свои утверждения, делая из них аксиому… Согласитесь: все это создает условия не для христианского примирения, а для культурного шантажа, потому что любое инакомыслие в данном случае осуждается как расизм. Готовы ли ведущие журналы и вебсайты протестантского мира публиковать сдержанную критику критической расовой теории? Если нет, значит, протестантство не ведет дискуссию по расовой проблеме. Это трагедия, потому что, как показывает книга Тисби, нам нужен настоящий разговор, а не конформистское позирование с пророческими рассуждениями. Проблески надежды есть. В новом сборнике очерков и эссе под названием «Раса и договор», изданном Институтом Актона по изучению религии и свободы под редакцией Джералда Макдермота (Gerald McDermott), рассматриваются эти непростые вопросы, но без навязчивых упрощений. Но Институт Актона не обладает той социальной властью, какая есть у «Нью-Йорк таймс», «Христианства сегодня» и Евангельской коалиции. Протестантские руководители должны посчитать издержки от непротивления тем утверждениям, с которыми выступают Эдмондсон и ей подобные. Изощренные и вычурные понятия системного порока, ложного сознания и гегемонистского дискурса узакониваются, и в этих обстоятельствах нам надо готовиться к тому, что и другие критические теории начнут использовать их против сохраняющих чистоты своей веры христиан. Задумайтесь над следующей формулировкой: «Сам замысел гетеросексуального, цисгендерного христианства заключается в том, чтобы поддерживать фальшивое благочестие и усыплять совесть гетеросексуальных, цисгендерных людей, дабы они не вспоминали о совершавшихся такими же гетеросексуалами преступлений — угнетения и эксплуатации геев и трансов». Следующий наездник вполне может надеть рубашку радужных цветов вместо футболки с логотипом «Жизни чернокожих имеют значение». Но он оседлает ту же самую лошадь. Похоже, что самые влиятельные институты американского протестантства уже сделали ставки на его победу.
Загрузка...
Загрузка...
