1
Выход мемуаров Маннергейма — событие того же высокого уровня, как и появление три года назад воспоминаний Черчилля. Наконец на украинском читательском рынке появились эти два наиболее значимых аналитических источника из новейшей военной истории. Привлекательность этих произведений отнюдь не в воспроизведении хода двух мировых войн — об этом написано немало других стоящих книг. И не только в свидетельствах очевидцев о деталях, в которых скрывается дьявол, — в качественных воспоминаниях также нет недостатка. Даже не в развенчании мифов о якобы спасителях мира Сталине с Жуковым. Невозможность пройти мимо книг Черчилля и Маннергейма скрывается в топ-аналитике, которая до настоящего времени обеспечивает возможность проводить качественное прогнозирование. В нашем случае — относительно перспектив жизни по соседству с Россией. В прошлом году Маннергейм вышел параллельно в двух издательствах — с разными концепциями перевода и упорядочения. Для киевского «Нашего формата» текст перевел профессионал Юрий Зуб — едва ли не вся до сих пор представленная украинским языком «взрослая» финская литература вышла из под его пера. Версия львовской «Астролябии» больше на сто страниц: этот перевод «правильный» с точки зрения словарей и самого автора — Маннергейма, который в одном месте употребляет выражение «обобщенный язык». Как читатель, стремящийся к динамичному изложению, склоняюсь к версии Зуба. Но как читатель, нуждающийся в предельной точности в аналитике — к варианту «Астролябии» (перевели Назар Довжок и Ольга Ярешко). Поэтому дальше буду все цитировать со ссылкой на это издание. Впрочем, отмечу мимоходом, оба перевода имеют слабое место в постколониальной грамматической зависимости в передаче собственных имен. В меньшей степени переводчики «Астролябии», но и у них рядом с «Николаевской академией» — император с несуществующим именем «Мыкола». К преимуществам львовского издания отнес бы и почти двести страниц примечаний-комментариев и полторы тысячи иллюстраций, которые заметно детализируют контекст. Но вернемся к главному, к аналитике Маннергейма. В предисловие научных редакторов «Астролябии» Михаила Слободянюка и Олега Фешовца справедливо указано, что это «подсказки в моделировании стиля поведения россиян на мирных переговорах, в прогнозировании цены и последствий обсуждаемых договоренностей, в выработке инструментов противодействия усилиям противника дестабилизировать наше общество». Так о чем же нас предупреждает и от чего предостерегает маршал Маннергейм, победитель России? Осенью 1917 года Финляндия провозгласила свою независимость от империи, на две недели позже, чем Четвертый универсал нашей Центральной рады. Финнам (точнее — именно Маннергейму) хватило четырех месяцев, чтобы сбросить русское иго. У нас на это ушло почти четыре года — и безрезультатно. Почему? Ведь все происходило по одному сценарию. В Финляндии тогда находился контингент «разбольшевиченой» русской армии в составе сорока тысячи человек. Плюс Балтийский флот, базировавшийся в Хельсинки. Уже в декабре «советы» организовали финскую «красную гвардию» («червоняки» — так ее называли финны), которая «совершала убийства и грабежи». Вскоре Ленин легализовал их созданием в России «правительства Социалистической рабочей республики» — точь-в-точь, как у нас было назначено правительство Раковского для Харькова. И началась тогдашняя «Новороссия». Десять батальонов «красной гвардии», вооруженных русскими, собрались в Хельсинки, и ночью двадцать восьмого января 1918-го года захватили второй по значению город Тампере. Именно тогда финский парламент обратился к генералу Маннергейму — защитить страну и стать главнокомандующим сил правопорядка. Весьма красноречивый комментарий: «Я отметил, что готов взять такую ответственность, но при условии, что Сенат не будет просить ни Швецию, ни Германию о вооруженном вмешательстве в этот процесс. Зато добровольцы и поставка оружия — это именно та помощь, которая нам понадобилась бы. Я также подчеркнул, что народ, если его мнение не изменилось, должен быть готов сам завоевывать свою свободу, преодолевая тяжелые препятствия ценой собственных усилий и крови сыновей». Мы, украинцы — ни тогда, ни теперь, — так и не дождались такой сильной установки: должны все сделать сами. Маннергейм поставил на добровольцев. Сформировал из них армию. Конечно, были и забавные случаи: «Однажды рота… захотела, пока на фронте было затишье, посетить сауну, и, конечно же, дома… Мужчины оставили свои винтовки в штабе и сели на поезд… Вернулись только через два дня». Но, именно те, увлеченные сауной мужчины, отстояли независимость своей страны. Уже в течение первых дней антисоветского сопротивления была освобождена треть страны, разоружены пять тысяч русских; захвачено восемь тысяч винтовок, тридцать четыре пулемета, тридцать семь орудий. Ответ Маннергейма красной России был молниеносным и бескомпромиссным — он не был социалистом, как тогдашние руководители Украины, поэтому на него не влияла коммунистическая пропаганда. Но она влияла на других его земляков. Снизу были одурманенные «червоняки», в парламенте заседали профессиональные лоббисты хаоса. Декларация о независимости Финляндии была принята с разницей лишь в двенадцать голосов: «за» — сто депутатов от правых партий, «против» — восемьдесят восемь социал-демократов. Благоприятность стартовой позиции финского освободительного движения — даже не в десять раз меньшем количестве населения страны (если сопоставить это с количеством российских и пророссийских вооруженных формирований, финнам было гораздо труднее, чем украинцам). «По мнению одного из премьер-министров УНР Исаака Мазепы, поражение в украинской освободительной борьбе 1917-1921 годов было, в определенной степени, обусловлено тем, что грамотность на Украине в начале двадцатого века составляла двадцать один процент населения (в Галиции, подвластной Австрии — тридцать девять процентов), тогда как в Финляндии — восемьдесят один процент», — читаем в книге Дмитрия Шурхала «Скоропадский, Маннергейм, Врангель: кавалеристы-государственники» (К.: Zалізний тато (Железный папа), 2020). Вот оно: в 1917-м году Финляндия имела уровень культуры, достаточный для сопротивления азиатчине. Образно говоря, развлечения финских добровольцев-любителей сауны оказались доминантными в соревновании с развлечениями россиян: «Солдаты залезали на крыши вагонов первого класса и оправлялись в вентиляционные отверстия», — приводит свидетельства Шурхал. Разницу культурного потенциала Финляндии и Украины вскользь показал и тогдашний посол Герман Гуммерус, прибывший в Киев в конце августа 1918-го года: «Все, что я слышал и читал о политическом положении Украины и ее народа, не давало мне повода для больших надежд» (Украина в переломные времена. Шесть месяцев во главе посольства в Киеве. — К.: Таксон, 1997). В конце концов, и сам Маннергейм говорил о том же: «Я был уверен, что возможности для спасения культуры и общественного строя в нашей стране в корне отличались от русских». Массовое украинское бескультурье в начале двадцатого века — результат более трехсотлетнего предыдущего влияния оккупационной «великой русской культуры». Финляндия тоже была оккупирована Москвой, но на несколько иных началах: за ее спиной всегда стояла нешуточная военная мощь Швеции и отчасти Германии. Поэтому Кремль предоставил финнам максимальную автономию: «Финляндия до 1917 года имела собственные суды, налоговую и таможенную службы, собственную полицию, собственную денежную единицу, а к 1901 году — даже небольшую собственную армию и офицерскую школу. Финны (как, собственно, и сам барон Маннергейм) вступали в ряды русской императорской армии лишь по собственной воле: здесь стоит упомянуть тот факт, что в разное время в российском войске и флоте служило около четырехсот генералов и адмиралов, выходцев из княжества. В те времена финны говорили: «Мы уже не шведы, но мы не станем русскими, так что останемся финнами». И когда в конце девятнадцатого — начале двадцатого века имперское правительство попыталось полностью инкорпорировать автономию, прибегнув к такой знакомой нам русификаторской политике, то это настолько возмутило общество, что русские вынуждены были отступить», —подчеркивают Н. Слободянюк и А. Фешовец. Убийство генерал-губернатора Великого княжества Финляндского (1904), взявшегося было воплощать в жизнь эту политику, превратило исполнителя покушения в национального героя. «Именно этой институциональной прочности, как и ярко выраженной, понятной даже простому обывателю инаковости (непохожести) (языковой, культурной, экзистенциальной), не хватило нам в 1917-1920 годах, а отчасти не хватает и сейчас», — пишут далее научные редакторы «Астролябии». Финская освободительная война, длившаяся несколько месяцев, сделала возможным суверенитет, но не решила глобальной проблемы. Современный финский историк Олли Вехвиляйнен приводит яркое высказывание Ю. К. Паасикиви, председателя финского правительства, созданного после освободительной войны: «Россия рано или поздно нападет — это так же вероятно, как за летом приходят осень и зима» (Финляндия во Второй мировой войне: между Германией и Россией. — К.: Темпора, 2010). Сам Маннергейм в предисловии к своим мемуарам (вышедшим в свет в 1951-м году) писал: «Дальнейший вооруженный мир был не менее угрожающим и нуждался в таких же силах, как и война». Угрозы, представшие перед Финляндией по обретению независимости, на удивление точно ложатся на сегодняшние украинские координаты. То, что происходило тогда там — будто этакая альтернативная история воплощения нынешней «формулы Штайнмайера». В мемуарах эта глава имеет однозначное название: «Утрата достижений». Сразу после подавления «русской весны» «многие стремились свести нашу освободительную войну к примитивной гражданской войне». Российская пропаганда добилась того, что победоносную «финскую армию многие ненавидели и презирали в ее собственной стране». Временный регент Пер Свингувуд помиловал тридцать шесть тысяч мятежников; «право голосовать получила та часть населения, которая лишь недавно из-за своего невежества выступала против законов и правительства… Правительство предоставило право Коммунистической партии под названием Социалистической партии рабочих Финляндии провести учредительное собрание. Несмотря на то, что центральная тайная полиция, опираясь на бесспорные факты, требовала запретить работу этой партии, а также возбудить дела против ее руководителей за предательскую деятельность, ни к каким действиям правительство так и не прибегло. Коммунисты могли преспокойно выполнять свои организационные дела, вести пропаганду, да еще и участвовать в парламентских выборах… Коммунистическая партия получила в общей сложности двадцать два мандата в финском парламенте и могла теперь отстаивать свои и московские интересы… Как следствие, доля бюджетных средств на оборону из года в год уменьшалась: в 1919 году она составляла 25,5%, а в конце 1923 года упала до 14,7%». Не напоминает ли это современную украинскую ситуацию на протяжении последних нескольких лет? «Хотя со дня завершения Освободительной войны прошло всего неполных восемнадцать месяцев, никто не принимал во внимание, что нам и дальше, и даже не один раз, может угрожать нападение с востока, — в отчаянии пишет Маннергейм, констатируя «удивительно скромную осведомленность финских политиков с положением в России и знанием российского менталитета… Снисходительность к антиобщественным силам… Неспособность противопоставляться большевистскому убийственному учению» В 1919-м году отставной к тому времени генерал Маннергейм написал в своем дневнике: «Мое глубокое убеждение, что если уже сейчас не свергнуть большевистское правительство, если позволить ему остаться у власти, то опасность приобретет едва ли не всемирные масштабы». Именно тогда войско Юденича двинулось на Петроград, и Маннергейм требовал от финского правительства согласия в поддержку антироссийской операции. «Судьба Петрограда сейчас в руках Финляндии», — убеждал он. А потом — «интересы человечества». Но Маннергейм напрасно призывал президента Стольберга начать «решающую битву против жесточайшего деспотизма в мире» (Д. Шурхал). Не поддержали инициативу, которая могла бы спасти мир от ленинизма, и союзники. Как записал тогда в своем блокноте посол Гуммерус, что «под великорусским влиянием союзники допустили ошибки, которые нельзя простить». Наконец — урок, полученный из мемуаров Маннергейма современными украинцами. «Единственный для нас путь — радикально, бескомпромиссно оттолкнуться от нашего агрессивного соседа, оттолкнуться во всех сферах нашей жизни, потому что только так можно сбалансировать наши с ним политический, военный и экономический потенциалы», — констатируют научные редакторы «Астролябии».
Загрузка...
