1
К «нулевому посту», последнему перед гидротехническим сооружением, в котором Галина рассказывает об ангелах и следит за бочками с хлором, больше не ведет ни одна дорога. По трассе Н-20 — еще несколько лет назад она была главной трассой района — близ Каменки был нанесен удар недалеко от украинских передовых позиций. Поперек дороги лежат обломки, идти приходится в обход по грязному месиву. На самом деле без трактора тут уже не пройти, но по ночам грязь подмерзает, и постовой перед разрушенным местом с калашниковым на груди, натянув шарф на нос, выдыхая пар в морозное небо, устало нам махнул рукой. Ехать только по колее. Осторожно, лед. Мин здесь нет, мы тоже ездим здесь каждый день, когда нам нужно проехать на передовую. Затем «нулевой» пост украинцев: снова заснеженные бетонные блоки поперек трассы, маскировочная сеть, выцветший флаг. Снова мерзнущие солдаты, они постукивают сапогом об сапог. Хотя это и не помогает, но ничегонеделание тоже не поможет. Над печной трубой нет дыма. Уголь прошлой ночью не доставили, но, по крайней мере, из кустов на обочине дороги слышна работа бензопилы товарищей. Вот и дрова. Наверное, между блоками станет немного теплее. Сегодня «серая зона» — нейтральная зона между двумя линиями обороны — белого цвета. Повсюду лежит мелкий снег, на украинской стороне справа от шоссе, на сепаратистской — слева, и тот, кто не знает, что этот открытый степной треугольник между коксовым заводом в Авдеевке на правительственной стороне, обстрелянным аэропортом столицы сепаратистов Донецка и железнодорожным узлом в Ясиноватой, где сидят пророссийские ополченцы, на самом деле является полем боя, унесшим множество жизней в этой войне, тому могли бы прийти в голову мысли о зимней сказке. Впереди, теперь уже совсем близко от «нулевого» поста, между замаскированными укрепленными позициями украинцев и сепаратистов видны трубы Донецкой фильтровальной станции — фильтровальной станции для питьевой воды, находящейся посреди линии огня, от которой здесь зависит все, как в городе-миллионнике Донецке, так и во всех шахтерских городах и поселках этого района по обеим сторонам фронта. Хотя фильтровальная станция, если верить ее генеральному директору Олегу Мокрому, за почти четыре года войны перенесла более 400 ударов, и хотя миссии ОБСЕ, которая пытается здесь установить мир, приходится добиваться очень сложного и постоянно нарушаемого перемирия, когда здесь снова требуется работа ремонтной бригады, предприятие просто не хочет прекращать работу. С ее сотней сотрудников она всегда просто продолжала свою работу. И хотя однажды снаряд попал в трубу с газообразным хлором (слава богу, говорит директор, что это была всего лишь резервная труба, которая в тот момент не использовалась), они снова и снова чинили повреждения и начинали все сначала. Только в начале ноября снова посыпались снаряды. Украинская армия находится примерно в 100 метрах, в роще по ту сторону от дороги, в своих окопах. Если посмотреть через щель в заколоченном окне фильтровальной станции, то солдат не видно: они слишком хорошо замаскированы, кроме того, повсюду сейчас лежит снег. Но известно, что они там. Когда стемнеет, и сотрудники ОБСЕ уедут, они начнут стрелять, и сепаратисты немного поодаль на другой стороне стреляют тоже. По ночам снаряды пролетают через водопроводную станцию, иногда некоторые падают на ее территории. Мокрый коллекционирует на своем телефоне фотографии неразорвавшихся снарядов: здесь у него все, что дорого, как на оружейной ярмарке, только со следами от использования — от гладких элегантных алюминиевых трубок снарядов ракетных установок до оперенных яиц с сюрпризом, выпущенных из минометов. Фотография изрешеченного газопровода тоже есть на телефоне директора, на ней толстая труба, в которой зияет дыра, разорванная изоляция, ярко-желтый поролон, застывший в дыму. Сердце Донбасса Женщины и мужчины с фильтровальной станции каждый день переходят линии фронта. Что еще им остается? До недавнего времени Донбасс — дальний восток Украины, где Россия в наказание за поворот этой страны в сторону Запада во время революции на Майдане в 2014 году создала две вооруженные непризнанные никем в мире военные диктатуры, был одним из крупнейших металлургических и угольных регионов Европы. Тогда здесь неплохо зарабатывали, но с тех пор, как из-за войны были затоплены шахты и доменные печи стоят без угля, отказаться от своей работы стало не так просто, даже если на рабочем месте иногда разрываются снаряды. Кроме того, это не просто какая-то работа. Эта фильтровальная станция и находящаяся рядом насосная станция представляют собой что-то вроде механического сердца Донбасса. Обе стороны — угледобывающий город Авдеевка с развитой химической промышленностью, с облаками дыма на украинской стороне, и западная часть оплота сепаратистов Донецка, Ленинский район или район аэропорта, в общей сложности около 350 тысяч человек по обе стороны фронта, не могут жить без воды, которая здесь закачивается, фильтруется и хлорируется. Поэтому они, пересекая линии фронта, идут на работу как с одной стороны, так и с другой. Для защиты директор повесил на металлические ворота икону святого Николая, потому что он помогает не только морякам и водителям, но и — в случае необходимости — водопроводным станциям. Плечом к плечу среди бочек с огурцами Может быть, он сможет помочь и когда снаряд попадет в баки с хлором, которые хранятся здесь и на насосной станции по соседству. Хлор на самом деле полезен. Он очищает воду. Но если он выльется, то это будет ужасно. Тогда он может убить всех, директора здесь внутри, бойцов в окопах снаружи. Он просочится в окопы, в подвалы жилых домов в округе, в которых немногие оставшиеся жители жмутся друг к другу, когда по ночам падают бомбы. Целая семья, прячущаяся на семи квадратных метрах между бочек с огурцами. Хлор вызывает кровавый кашель и отек легких, во время Первой мировой войны он применялся как отравляющий газ. По оценкам швейцарской организации Centre for Humanitarian Dialogue, если снаряд попадет в баки, то пострадать могут до 80 тысяч человек. Галина Манирко из деревни Каменка, расположенной на украинской стороне: 36 лет, круглое веселое лицо. Комбинезон и рабочая обувь, шапка-ушанка, «стрелки» на глазах. Когда она смеется, виден блеск золотых коронок на задних зубах. Галина работает в складском помещении, в котором хранятся баки с хлором: толстые алюминиевые бочки с шлангами, восемь бочек по 900 килограммов каждая. На стенах циферблаты, мониторы с зелеными цифрами. Хранилище с хлором расположено непосредственно возле фильтрационного зала, в котором находится рабочий кабинет другой женщины, Любы. Люба почти на 20 лет старше Галины, с зубами у нее тоже не ахти, но она много хихикает и хорошо отапливает помещение, поэтому у нее нашла себе место беременная кошка. При обстрелах они вместе ложатся под стол, она и кошка. На самом деле по служебной инструкции во время тревоги она должна бежать в убежище, но какой в этом смысл? Убежище далеко, и если воздухе уже шрапнель и осколки бетона, то не лучше ли спрятаться под стол? Прежде всего потому, что над столом возле графика дежурств висит календарь с изображением архангела Михаила. Каска и бронежилет на все случаи жизни Галина тоже не бежит со склада с хлором в убежище. Во время бомбардировки она сначала должна закрыть краны на контейнерах с газом — на тот случай, если снаряд попадет. Часто после этого бежать уже поздно, и она остается там, где находится. Для защиты она получила каску и бронежилет. Между Любой и Галиной есть сходства и различия. К различиям относится то, что Люба старше и живет в районе, подконтрольном сепаратистам, слева от трассы Н-20, в квартале у железнодорожной станции Ясиноватая. За это время ее дом дважды подвергался обстрелу, один снаряд попал в крышу, а другой — в кухню на втором этаже, но Люба живет на восьмом, а там, слава богу, все еще целое. Дом Галины расположен на правительственной стороне, справа от трассы Н-20. Это одна из стандартных постсоветских изб с цепным псом и шиферной крышей, которые от Санкт-Петербурга до Владивостока выглядят повсюду одинаково. Она живет в Каменке, в деревушке, где когда-то был колхоз, сразу возле «нулевого» поста украинцев. С начала войны магазина там больше нет, иногда только проезжает «Красный крест» с консервами. Но у Галины есть уголь и картошка на приусадебном участке, она держит 20 кур, и даже если зимой они не несутся, то для супа они хороши. От такой работы не отказываются К различиям между Галиной и Любой также относится то, что для Любы, городской жительницы из Ясиноватой, ходит автобус до работы; пророссийские бойцы пропускают его, потому что они знают, что вода, которую фильтрует Люба, нужна им так же, как и украинцам. Для Галины в ее крестьянском захолустье нет прямого автобуса, поэтому каждый раз, когда она идет на работу, ей приходится сначала садиться на маршрутку, вечно трясущееся маршрутное такси этой большой страны, а потом идти последние пять километров пешком через линию фронта. И зимой, и летом, вне зависимости от того, стреляют или нет. Уехать? Ее муж работал на железной дороге, но с тех пор, как поезда больше не ходят, он сидит дома. Хотя с одной стороны, это и неплохо, потому что так у него, по крайней мере, есть время залатать крышу, если в нее попадет снаряд. Но, с другой стороны, это значит, что Галина вынуждена продолжать проходить через линию фронта. Когда настают тяжелые времена, от такой работы не отказываются, а деньги на грядке не растут. В этом отличие между Галиной и Любой, женщиной с украинской стороны и ее коллеги из сепаратистского города. Но если присмотреться повнимательнее, то различия на самом деле окажутся равны нулю, учитывая такое количество других пунктов, которые одинаковы для обеих. Обе работают на фильтровальной станции, днями, ночами, во время войны и покоя. Насосы должны работать, вода должна течь туда, куда нужно — к украинским националистам, к российским сепаратистам, к женщинам и мужчинам, праведникам и грешникам.
Они больше не отпускают детей на озеро Обе они заплатили за то, что не уехали как другие полтора миллиона жителей Донбасса, которые не выдержали такой жизни и теперь ищут себе заработок в приютах для беженцев западной Украины. В младшего сына Галины попали осколки шрапнели, когда в сад упала бомба: один — в ногу, один — грудь, один — в голову. Слава богу, все зажило, и дом залатали с помощью пластика и ДСП. Но летом они теперь не отпускают детей на озеро. Неизвестно, когда произойдет следующий обстрел. Любе у сепаратистов тоже повезло. В самом начале войны она пешком забирала своего пожилого отца с подконтрольной правительству территории и, когда они уже переходили линию фронта, интенсивность обстрела его деревни резко усилилась, в результате была разрушена крыша его дома. «Они нас лишь злят», — прошептала она в адском шуме, когда на открытом пространстве мимо ее ушей просвистели пули. «Если бы они действительно целились, мы были бы уже мертвы». Люба посмеивается, глядя на кошку. Ей повезло. И ее дочери, продавщице в Ясиноватой, которая отделалась испугом, когда однажды мина пробила в ее магазине потолок. Ее маленький внук теперь имеет некоторые нарушения речи, такова война. Но все не так плохо, и он еще продолжает играть с детьми в детском саду в автоматы — «тратата, тратата». Она даже отключила телевизор Есть между ними еще кое-что общее — у Любы, Галины и всех остальных на фильтровальной станции. О политике они не говорят. Русские, украинцы, кто прав? Люба отмахивается. Что мы должны здесь знать? Я скажу вам что: то, что все мы здесь — заложники, это все, что я знаю. Она хихикает сквозь остаток своих зубов, взмахивает снова рукой. «Ни слова, ни слова». Галина даже отключила дома телевизор. Хотя она и могла смотреть все каналы в своей деревне на фронтовой линии —как российские, так и украинские — но в одном они с ее мужем, безработным железнодорожником, едины: никто не выдержит эту чушь. Тошно становится уже через две минуты. По пути домой пешком через линию фронта. На трассе Н-20 — тишина, здесь уже давно никто не ездил. Через трещины в бетоне за лето проросла сорная трава, и теперь ее верхушки торчат из-под снега. После обеда Галина уходит. «Ангелы будут защищать меня», — смеется она, поблескивая золотом зубов. «Вы действительно в это верите, Галина?» Нет, говорит она. Это просто поговорка.
