0
Новый президент США, выборы в ведущих европейских странах, попытка перезагрузить переговоры по Донбассу, внутриполитические интриги на Украине — все это принес уходящий 2017 год. Разобраться, какие события были определяющими, чего можно ждать в приближающемся 2018-м и при каких условиях выборы в Соединенных Штатах и России могут стать очень важными для Украины, «Апострофу» помог известный украинский журналист и публицист Виталий Портников. На самом деле 2017 год с точки зрения исторической ретроспективы, я думаю, будет восприниматься как год очень спокойный. Вот нам, тем, кто сейчас живет в 2017 году, кто готовится к встрече 2018 года, конечно, кажется (так всегда бывает, это психологический эффект), что мы жили в каких-то бурных событиях. На самом деле ничего особо бурного не было, потому что за этот год практически ничего не изменилось серьезно. И если мы сравним ситуацию декабря 2016 года с декабрем 2017-го, то увидим, что нам, в общем, не о чем разговаривать. Понятно, что мы можем себе придумать целый ряд событий, которые были в этом году и которые действительно на первый взгляд были важными. Это и инаугурация нового американского президента Дональда Трампа, и начало российско-американского диалога по Донбассу, и голосование украинским парламентом целого ряда реформ, о которых говорили долгие годы, и конфликт правоохранительных органов, и ситуация вокруг Михаила Саакашвили. Обычные политические события обычного года. По той простой причине, что они не имеют никакого результата. Событие имеет значение, когда есть результат. А все эти события, о которых я вам сказал, никакого особого результата пока что, в принципе, не имеют. Дональд Трамп, став президентом США, отнюдь не смог оказаться лидером, способным (в силу даже не личных качеств, а институциональных проблем) выполнить свои предвыборные обещания. Чего мы ждали? Какой-то особой американо-российской сделки. Этого не произошло. Произошло, скорее, ужесточение санкций против России. Но это продолжение политики Соединенных Штатов, а не ее изменение. Или, допустим, российско-американские консультации по Донбассу. Да, они начались. Да, они во многом заместили собой «нормандский формат». Но они пока что ни к чему не привели. Президентские выборы во Франции, сенсационные, появление нового лидера — Эммануэля Макрона. С одной стороны, это событие. С другой стороны, Макрону тоже пока что не удается реально осуществить ни один из своих шагов, которые он обещал избирателям. Это может получиться в будущем. Как в будущем может многое получиться у Трампа. А мы говорим не о будущем, а о прошлом. И та реформа Европейского Союза, с инициативой которой выступает Макрон, не осуществлена. А, конечно, эта реформа имела бы большое значение для нашего будущего. Парламентские выборы в Германии — событие для Европы решающего значения. Но по итогам этих выборов не сформировано правительство. Мы не знаем, будет ли оно сформировано. Даже если предположить, что переговоры Христианско-демократического союза и Социал-демократической партии Германии о формировании большой коалиции закончатся успешно, мы узнаем об этом только весной. А если не закончатся успешно, то формирование нового немецкого правительства отодвинется еще на несколько месяцев. Это тоже не произошло. Это тоже в развитии. Ситуация с бывшим президентом Грузии [Михаилом Саакашвили на Украине] тоже не имеет развития. Не привели к какому-либо видимому успеху организованные под его именем акции протеста, но, с другой стороны, не привела к какому-либо видимому успеху борьба правоохранительных структур и самой власти против Саакашвили. Тут тоже ничего не происходит. Конфликт правоохранительных органов (НАБУ и ГПУ, — прим. ред.) тоже не привел к тому, что в этом конфликте есть какой-то победитель. Реформы. Да, можно по-разному относиться к самой сути этих реформ, можно говорить, что это, скорее, перекладывание денег. И они не привели пока что ни при той, ни при другой интерпретации ни к какому результату. Эти результаты могут появиться в будущем, и они могут быть как положительными, так и отрицательными. Но это уже не вопрос разговоров о том, что было, а о том, что может быть или не может быть. В принципе, то же самое мы можем сказать и о политике России по отношению к Украине, по отношению к Донбассу. В конце года мы услышали на заключительной пресс-конференции Владимира Путина слова, которые позволят, возможно, в будущем говорить о некоем внешнеполитическом повороте. Но этого не произошло. Это пока что еще слова. Путин говорил огромное количество слов за всю свою политическую карьеру, но отнюдь не все из этих слов реализовывались в конкретные политические намерения. Я в этом году знаю только одно событие, которое для меня имело реальный результат. Это мое собственное 50-летие. Вот мне стало 50 — и это факт. Тут ничего не поделаешь, это имеет свои последствия для самоощущения, для оценки своей жизни, своей карьеры. Это состоялось. И в следующем году мне уже 50 лет не будет. И когда я сравниваю это свое ощущение с политическими и экономическими событиями, я еще в большей степени ощущаю пустоту года. Придумывать какие-то вещи — задача политологов. Это их хлеб. Я имею в виду тех, кто здесь себя считает политологом, потому что в цивилизованном мире политолог — это человек, занимающийся наукой, политологией, пишущий диссертации. У нас же это политические эксперты, оказывающие услуги разнообразным лагерям политиков и предпринимателей. Оказалось, что даже Пол Манафорт — политолог. Хотя он был, понятно, политическим экспертом. Так его в Америке и называют. Вот, кстати, Манафорт — это тоже интересная история. Ведь это же событие года — начало преследования Манафорта американской правоохранительной системой. Но оно еще не имеет результата. Мы еще не знаем, выйдет Манафорт сухим из воды или не выйдет. И вообще к чему приведет расследование ситуации вокруг Дональда Трампа и окружения американского президента. Это расследование началось, но не закончилось. Весь 2017 год — это год отложенных событий. Кстати, то же самое было в 1917 году. Я не буду говорить, что это был пустой год. Боже упаси. Вот если бы мы с вами сидели в декабре 1917-го, о чем бы мы с вами говорили? Да, великая русская революция, февраль 1917 года, свержение царизма, большевистский переворот. Но будущее России, мы бы так считали, определится на выборах в Учредительное собрание 1918 года. Вот если бы я был политологом в Петрограде, я бы так говорил. Электоральный год начинается, 1918 год, за кого проголосуют в Российской империи? Какую модель устройства со своей стороны они выберут? А если бы я был киевским политическим экспертом или журналистом, я бы говорил: смотрите, в Киеве сформирована Центральная рада, она уже объявила об автономии украинских земель, она уже хочет, чтобы автономная Украинская народная республика существовала в составе будущей России, это очень важное событие. Какой вид будет иметь эта республика после выборов в Учредительное собрание, как будет реализована автономия украинцев? А все события 1918 года вообще не имели никакого отношения ко всей этой болтовне, потому что Учредительное собрание, выборы в которое действительно состоялись, было разогнано большевиками. И будущее Российской империи определили не выборы и не волеизъявление российских избирателей, а гражданская война. А украинская Центральная рада буквально в первые дни 1918 года провозгласила независимость Украинской народной республики, что в свою очередь привело к нападению большевистских войск на украинские земли. И будущее Украины было определено не вот этим вот актом Центральной рады и не тем, как голосовали украинские избиратели на выборах в Учредительное собрание новой российской демократии, а тем, что большевикам в 1920 году удалось победить здесь окончательно маршала Пилсудского и атамана Симона Петлюру. Вот так иногда развиваются события. Поэтому если мы подумаем о 1918 годе, то поймем, насколько все эти прогнозы бессмысленны, когда ты не учитываешь тенденции. Ведь самое главное — это тенденции. Мы приближаемся к 2018 году. Это год электорального цикла, начало электорального цикла повсюду. Если в 2018 году — и это, конечно, самое главное — на довыборах в Сенат США победят демократы, и республиканцы лишатся большинства в Сенате, которое и сейчас у них очень хрупкое, то это будет совсем другая Америка. Мало того, что у президента Трампа нет решающей поддержки в кругах Республиканской партии, так у него просто не будет никакой поддержки в Сенате. Там появится устойчивое антипрезидентское большинство. И все возможные инициативы президента будут блокироваться по определению. Фактически будет три года перетягивания каната между президентской администрацией и Конгрессом. Это может очень серьезно быть связано и с нашими будущими геополитическими перспективами. Мы в следующем году можем получить слабую американскую администрацию, а можем — усилившуюся, потому что могут быть такие довыборы в Сенат, которые помогут республиканцам победить, и среди этих республиканцев будет достаточное количество сторонников Трампа. Пока эти выборы не пройдут, говорить о том, как будет выглядеть Америка, рано. Пока не завершится расследование, которое проводится специальным прокурором [Робертом] Мюллером (насчет вмешательства России в американские выборы, — «Апостроф»), тоже невозможно говорить о том, какой будет Америка, какими будут последствия расследования для всех — для президента Трампа, для вице-президента [Майка] Пенса, в случае, если у Трампа будут какие-то реальные угрозы, для Манафорта, для самой Америки. Мы вообще находимся в ситуации неопределенности. А мы прекрасно понимаем, что ситуация в верхах американской власти определяет американскую поддержку Украины и американскую реакцию на Россию. Это раз. Два — это президентские выборы в Российской Федерации. Это вообще один из решающих моментов в нашем существовании, как это странно ни прозвучит. Скажут: ну, подумаешь, какое значение имеют президентские выборы у россиян, это же аккламация, это не выборы. Уже понятно, что на этих выборах Владимир Путин победит, и я думаю, что у руководителей президентской администрации сейчас есть процент тех, кто за него проголосует. Но ведь дело же не в этом. В России всегда эти аккламации используются как повод для коррекции курса, если такая необходимость есть. А я считаю, что такая необходимость есть. И, опять-таки, все действия Владимира Путина последнего времени — от его реакции на бойкот Олимпиады, через его полет в Сирию на авиабазу и его слова о том, что он выводит войска из Сирии, и до пресс-конференции, на которой он сказал о возможности полного международного контроля над территорией Донбасса — показывают, что Путин готов к коррекции в случае, если он достигнет необходимого компромисса с США. Я подчеркну, именно с Соединенными Штатами, не с Западом в целом. Но удастся ли такого компромисса достичь? Каким он будет? Будет ли он за счет Украины или американцы его не захотят достигать за счет Украины? В какой мере там будут учтены наши интересы, не окажется ли этот компромисс серьезной ловушкой собственно для Украины? Потому что даже если предположить, что будет обеспечен полный международный контроль на территории Донбасса без восстановления там украинского контроля, с уходом россиян, но при сохранении электоральных прав проживающих там жителей, которые одновременно не будут интегрированной частью украинского государственного механизма, это может привести к победе пророссийских сил на выборах на Украине уже в 2019 году. У нас будут пророссийский президент и пророссийский парламент. Это не исключено. И я вполне допускаю, что Россия может думать о такой ловушке, об обеспечении такой возможности уже в следующем году. Но станет ли это реальным результатом, я не знаю. Точно так же, как очень трудно говорить, что 2018 год принесет для украинского политического класса. С одной стороны, тема внеочередных выборов начинает исчезать из повестки дня, уже очень близко очередные выборы. Уже никто ничего особенно не достигает, если добивается выборов на несколько месяцев раньше положенного срока. Скорее всего, будут говорить о другом. Тут уже вся власть и вся оппозиция должны будут думать о своих электоральных результатах. В украинских условиях, в условиях обеднения значительной части населения, в условиях разочарования значительной части населения в результатах изменений, в условиях того, что стараниями и Москвы, и целого ряда доморощенных политиков и активистов тема войны ушла на второй план по сравнению с темой антикоррупционной борьбы и так далее, конечно, такие выборы могут быть торжеством популизма. Но и подготовка к выборам может быть торжеством популизма. Стороны будут соревноваться между собой в обещаниях, в задержаниях, в компрометирующих материалах. И этим может, безусловно, воспользоваться враг. Если серьезно говорить об этом, в воюющей стране демократические процессы вообще очень часто приводят к разрушению самого государственного организма. Это надо понимать. Не надо обвинять меня в том, что я — какой-то противник демократии. Просто есть объективные вещи. Вот в США, которые, наверное, никто не будет обвинять в том, что это недемократическое государство, был только один единственный случай за всю их историю, когда президент избирался четыре раза подряд. Это был Франклин Делано Рузвельт. Это была Вторая мировая война. И в конце концов президент Рузвельт умер на посту. И, кстати, именно после этого было принято правило, согласно которому президент США не может баллотироваться больше двух сроков. Если бы это правило не действовало, я могу предположить, что сейчас мы бы жили в эпоху Барака Обамы. Но именно война позволила столь длительное продолжение правления. Именно война поставила под сомнение прочность самих американских институций в угоду сохранения преемственности власти и силе личности. Тут могут быть самые разные коррективы, мы об этом не думаем, потому что мы как бы живем в гибридной войне, а вообще в войне не живем, и о последствиях тех или иных проблем для нашего политического организма мы не задумываемся. Но если мы о них не задумываемся, это не значит, что их не будет. Так что, я думаю, нас ждет неспокойный год. Но я совершенно не готов предсказывать его события.
