0
Ближний Восток обладает поразительной способностью втягивать внешние силы в свои запутанные конфликты. Попытки Китая активизировать сотрудничество и закрепить экономическое присутствие в регионе показали, насколько трудно соблюдать принцип невмешательства во внутренние дела других государств. Отступление Китая от политики невмешательства проявляется в его попытках (в основном, неэффективных) выступать в качестве посредника в конфликтах в Южном Судане, Сирии и Афганистане, а также в противостоянии между Израилем и Палестиной и между Саудовской Аравией и Ираном. С еще большей очевидностью это отступление от своих принципов проявилось в нарушении Пекином давнего обета, ни при каких обстоятельствах не создавать за рубежом военных баз: сегодня уже действует китайская военно-морская база в Джибути и поступают сообщения о намерениях Пекина использовать в качестве военного объекта пакистанский глубоководный порт Гвадар. Это противоречие между реальной политикой Китая и его многолетними внешнеполитическими принципами невмешательства означает, что Пекину часто не удается оправдать ожидания ближневосточных государств. Кроме того, это свидетельствует о том, что Китай рискует прочно впутаться в политические хитросплетения в таких странах как Пакистан, где находится главная «жемчужина в короне» грандиозной инфраструктурной инициативы «Один пояс, один путь» — Китайско-пакистанский экономический коридор (КПЭК). Ближневосточные автократии пытаются перенять китайскую модель, сочетающую экономический либерализм с жестким контролем властей в политической сфере. Они видят в провозглашаемом Китаем принципе невмешательстве во внутренние дела других стран именно то, чем он и является: знак поддержки авторитарного правления. Основа этой политики, в сущности, абсолютно совпадает с американским подходом, который осуществляется на Ближнем востоке уже несколько десятилетий: приоритет стабильности над демократией. Для Соединенных Штатов и Китая вмешательство в дела ближневосточных стран является весьма рискованной политикой, учитывая историю региона после «арабской весны», полную жестоких насильственных переходов власти от одних сил к другим. Во всяком случае, вместо того, чтобы «стабилизироваться» под действием американской или китайской политики, регион все еще находится в самом начале большого переходного процесса, который вполне может продлиться четверть столетия, прежде чем наступит какая-то стабилизация. Причем, нет никакой гарантии, что победителями выйдут именно автократические режимы. В настоящее время Китай, похоже, одерживает верх над Соединенными Штатами в борьбе за влияние на Ближнем Востоке, но в то же время китайская политика угрожает сделать это преимущество в лучшем случае кратковременным. Проекты, связанные с инициативой «Один пояс, один путь» и финансируемые Китаем, оказались, что называется, палкой о двух концах. В таких странах как Пакистан, растут подозрения, что масштабные китайские инвестиции могут оказаться на поверку долговой ловушкой, как это уже случилось в Шри-Ланке. Тот факт, что Китай дал задний ход по нескольким инфраструктурным проектам в Пакистане, свидетельствует о том, что Пекин еще не нащупал оптимальный подход к 50-миллиардному Китайско-Пакистанскому экономическому коридору. Пересмотр китайской стороной своих позиций объясняется политической нестабильностью, вызванной своекорыстной политикой Исламабада и продолжающимся политическим насилием, особенно в провинции Белуджистан, которая расположена в самом сердце КПЭК. Китай в ноябре 2017 года решил пересмотреть свои критерии финансирования нескольких инфраструктурных проектов в рамках КПЭК. Этот шаг был, по-видимому, направлен на усиление позиций пакистанских военных в экономике страны, в то время как они проводили демонстрацию силы в ответ на политическую волатильность. Принятое решение указывает на то, что Пекин отнюдь не прочь создать нечто вроде политического альянса между ключевыми странами, в которых так же, как и в самом Китае, власть принадлежит авторитарным режимам. Аналогичным образом, Китай готов манипулировать Пакистаном ради собственной выгоды, заставляя его действовать против врагов Китая. Китай продолжает защищать Масуда Ажара (который, как многие полагают, имеет тесные связи с пакистанскими спецслужбами и вооруженными силами), с тем, чтобы США не признали его международным террористом. Китай делает это, в то время как Пакистан уничтожает боевиков в ответ на приостановление Соединенными штатами помощи и мониторинговый визит представителей Совета безопасности Организации объединенных наций. Использование Пакистаном боевиков в его территориальном споре с Индией в провинции Кашмир служит интересам Китая, который стремится не допустить равновесия в стране. Эту цель Пекин считает достойной, несмотря на то, что китайский персонал и активы пострадали в ходе уличного мятежа в Белуджистане. Саудовская Аравия также рассматривает возможность использования Белуджистана в качестве спусковой кнопки для дестабилизации обстановки в Иране. Спровоцировав этнические волнения и беспорядки в Иране, Саудовская Аравия почти неизбежно сумеет втянуть Китай в соперничество между Саудовской Аравией и Исламской Республикой, тем самым обострив конфликт между Ираном и Соединенными Штатами. Вашингтон финансово поддерживает модернизацию индийского порта Чабахар, расположенного всего лишь в 70 километрах от Гвадара. Китай обнаружил, что избежать ловушек большого Ближнего Востока, похоже, не удастся. И это несмотря на то, что президент США Дональд Трамп и влиятельный наследный принц Саудовской Аравии Мохаммед бин Салман, по-видимому, сосредоточены на противодействии Ирану и исламским боевикам. Прокладывая пути среди многочисленных минных полей региона, Китай, скорее всего, окажется не в ладах, как с Соединенными Штатами, так и с Саудовской Аравией. По крайней мере, Пекин осознает, что он разделяет общую заинтересованность в политической стабильности, пусть и в ущерб политическим сдвигам, независимо от того, насколько это будет противоречить его многолетней приверженности политике невмешательства.
