1
Удар израильской авиации по военной авиабазе Тияс (или Т-4) вблизи Пальмиры 10 февраля, перевел сирийскую гражданскую войну в новую фазу, о чем недавно заявляли эксперты из института Брукингса Дор Мишман и Яэль Мизрахи-Арно. Способность России контролировать сложный сирийский конфликт, и особенно разногласия между многочисленными игроками, в последнее время заметно уменьшилась. Всего пару месяцев назад миссия Москвы по обеспечению выживания режима сирийского президента Башара аль-Асада, находящегося в международной изоляции, казалась Владимиру Путину настолько успешной, что он объявил о «победе» в Сирии. Но российские силы по-прежнему несут потери, российские альянсы в беспорядке, а ее сирийская политика утратила прежнюю решительность и четкую направленность. Российская военная интервенция, начатая в сентябре 2015 года, всегда оставалась ограниченной по масштабу, но личная дипломатия Путина служила мультипликатором силы. Он сумел вступить в контакт почти со всеми заинтересованными сторонами в сирийской катастрофе, от Ирана до Саудовской Аравии и от Израиля до Хезболлы. Единственный сигнал, который он сейчас пытается направить своим собеседникам – это не вполне внятное обещание не вмешиваться в их удары и контрудары, которое в сущности никого не удовлетворяет. Обнажились пределы потенциала распространения российского влияния, а политическая амбивалентность лишь дополнительно усугубила эту слабость. Путин продолжает переговоры с ближневосточными «коллегами», в том числе, например, и с Махмудом Аббасом, которого кремлевский вебсайт представляет как «президента палестинского государства», но при этом избегает комментировать эти вопросы, возможно, обоснованно полагая, что сирийская тематика уже не так хорошо работает на кампанию по его переизбранию, как прежде.
Налаживание эффективного политического и военного сотрудничества с Ираном и Турцией стало крупным прорывом для российской политики в Сирии в 2017 году. «Братство по оружию» с Ираном было сформировано осенью 2015 года, когда российские бомбардировщики оказали огневую поддержку с воздуха обученному иранцами шиитскому ополчению. В то время Турция была решительно настроена против вмешательства России (после того, как турецкий истребитель F-16 сбил российский бомбардировщик Су-24 в ноябре 2015 года, потребовалось несколько месяцев, чтобы как-то нормализовать отношения между странами). Путин использовал страхи президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана, вызванные попыткой государственного переворота в июле 2016 года, и втянул его в тройственный прото-альянс с Ираном, направленный на обеспечение перемирия в Сирии на условиях, выгодных режиму Башара аль-Асада. Трехсторонняя встреча Путина, Эрдогана и Рухани в Сочи в ноябре 2017 года стала кульминацией этих усилий, однако после военного поражения террористической группировки ДАИШ, эти три «миротворца» пошли разными путями. Для Турции, как утверждает эксперт из института Брукингса Кемаль Киришти, борьба против ДАИШ всегда имела второстепенное значение, в то время как главную битву Анкара вела с сирийскими курдами. Эрдоган был выведен из себя американской поддержкой курдским отрядам народной самообороны (YPG), которые стали основной боевой силой в захвате Эр-Ракки и вытеснении боевиков ДАИШ в отдаленные районы сирийской пустыни. Стремясь разрушить этот союз, Турция начала наступление на курдский анклав Африн в январе нынешнего года. Россия наладила связи с курдами, но предпочла принести в жертву эту «дружбу» и дала согласие на турецкое наступление, когда начальник Генерального штаба генерал Хулуси Акар и глава национальной разведки Хакан Фидан посетили Москву незадолго до начала операции в Африне. У российского руководства есть веские основания предполагать, что из-за наступления на Африн обострится напряженность в отношениях между Турцией и Соединенными Штатами, поэтому российский министр иностранных дел Сергей Лавров обвиняет Вашингтон в игнорировании турецкой озабоченности в связи с построением квази-государства для курдов в северо-восточной Сирии. Между тем, турецкие силы столкнулись в Африне с упорным сопротивлением, а Москва спокойно поощряет военную поддержку, которую режим Асада оказывает курдам. Что же касается Ирана, его ключевой целью в Сирии является укрепление своих военных позиций, с тем чтобы в дальнейшем иметь возможность оказывать давление на слабые места американского военного присутствия в стране и непосредственно угрожать Израилю. Российское высшее командование имеет весьма серьезные оговорки в отношении планов Тегерана по созданию в Сирии военной структуры, напоминающей Корпус стражей исламской революции, вместо того, чтобы поддерживать ненадежную правительственную армию. Жесткий ответ Израиля на недавнее вторжение в его воздушное пространство иранских беспилотников, поставил российскую политику в положение крайне неприятной неопределенности. С одной стороны, Путин высоко ценит свои личные связи с израильским премьер-министром Биньямином Нетаньяху, и российские средства противовоздушной обороны, дислоцированные на военно-морской базе в Тартусе, не мешали нанесению Израилем ударов с воздуха. Сирийская противовоздушная оборона, оснащенная российским оружием, сумела, тем не менее, сбить один израильский истребитель, и теперь, после уничтожения приблизительно половины системы ПВО, Дамаск будет требовать помощи от Москвы для ее восстановления.
Решительная поддержка Россией режима Асада была направлена на то, чтобы сделать его власть приемлемой для большинства других сторон сирийского конфликта, но разгром ДАИШ сделал это предложение Москвы не менее, а еще более шатким. Эрдоган никогда полностью не подписывался на это, а Иран настолько стремится оказывать всяческую поддержку сирийскому диктатору, что Нетаньяху призвал Путина предотвратить дальнейшее углубление зависимости режима Асада от Ирана. Однако, это потребует расширения российской помощи и ее военного присутствия в Сирии, с чем Путин соглашается весьма неохотно. Он никогда не испытывал особых симпатий лично к Асаду и видел Сирию прежде всего как ключевое поле сражения в борьбе против угрозы «цветных революций». Решение о начале военного вмешательства было принято в Кремле в условиях крайне поверхностного понимания всей запутанной многосторонней войны на Ближнем Востоке. Но теперь, публично поддержав «молодого» диктатора Сирии, Москва вынуждена демонстрировать решимость продолжать постоянную поддержку этого «постоянно ненадежного» режима. С ноября прошлого года основные планы Москвы были связаны с созывом так называемого «конгресса» оппозиционных группировок различных убеждений, которые согласились бы прекратить боевые действия. Однако, результаты январского съезда серьезно разочаровали. Российский МИД пригласил некоторых малоизвестных представителей курдских группировок, но даже этот намек на признание ключевой роли курдских Отрядов народной самообороны YPG вызвал гнев и возмущение Турции. Саудовская Аравия изначально неоднозначно отнеслась к этой российской инициативе, но в конце концов отказалась от отправки делегаций от подконтрольных ей группировок, поэтому все мероприятие фактически превратилось в фарс. Путин провел телефонный разговор с королем Салманом и встретился с королем Иордании Абдаллой в Москве 15 февраля. Эти контакты заставляют Асада сомневаться в надежности российской поддержки и вызывают все больше подозрений в Тегеране.
Сирийский конфликт превратился в парадокс для взаимоотношений между Россией и Соединенными Штатами, поскольку Москва стремится одновременно осуществлять военное сотрудничество с США и противодействовать предполагаемым политическим целям Америки. Эта странная закономерность была продемонстрирована 7 февраля, когда мощный удар американской авиации и артиллерии уничтожил группировку про-правительственных сил, выдвинувшихся для захвата нефтеперерабатывающего завода к востоку от Евфрата. Российские социальные сети взорвались слухами о сотнях погибших среди наемников из так называемой «ЧВК Вагнера», причем небольшая часть этих слухов получила надежное подтверждение. Однако, официальная позиция России по-прежнему состоит в полном отрицании первого крупного столкновения между российскими и американскими силами в Сирии, что позволяет Москве действовать так, будто их отношениям не был нанесен тяжелый урон. Американский президент Дональд Трамп позвонил Путину 11 февраля, но в кратком изложении содержания их беседы не упоминалось о Сирии. Хотя в Дамаске имеет место шумный протест, и там действия США называют «военным преступлением», Путин не может присоединиться к нему: командование США использовало специальный канал связи, созданный для исключения непреднамеренных столкновений, чтобы предупредить российских коллег о предстоящем ударе и убедиться, что в окрестностях нет российских войск. В России использование частных военных контрактников запрещено законом, поэтому Министерство обороны России не может признать, что наемники «группы Вагнера» были развернуты в Сирии в больших количествах с целью компенсировать вывод регулярных войск после заявления Путина о «победе». Как бы Москва ни старалась вести себя так, будто военная обстановка в Сирии остается обычной, вряд ли она может надеяться, что пошатнувшиеся позиции останутся незамеченными для антагонистов, которые стремятся любой ценой укрепить собственное положение. Россия по-прежнему имеет важные активы в Сирии и извлекает выгоды из непоследовательности американской политики в иракско-сирийской зоне боевых действий. В то же время, собственная политика Кремля в Сирии сталкивается с все новыми вызовами и угрозами, которые проверяют на прочность ее положение. Путин предполагал, что он точно определил баланс между ключевыми факторами в этой запутанной войне, но он оказался неподготовленным к новой мутации. Пространство для маневрирования между региональными противниками сужается, и Москва лишена как возможности принять чью-то сторону, так и защищать собственные позиции.
