1
Владимир Путин, который победит на российских президентских выборах, не выступает с какой-то ярко выраженной идеологией и не транслирует какую-то определенную картину мира. Исключение — идея, что Россия окружена врагами, которые хотят раздробить государство, и необходимо восстановить самоуважение русских и заставить мир снова их бояться. Тогдашний министр иностранных дел Польши (и историк-медиевист) Бронислав Геремек (Bronislaw Geremek), один из первых советников лидера движения «Солидарность» Леха Валенсы (Lech Wałęsa), предвидел, какова будет долгосрочная перспектива развития событий, когда последние российские — бывшие советские — войска под всеобщее ликование покидали Польшу в 1993 году: «Сейчас Россия слаба. Но мы знаем, что это переходный период. Советскую империю может сменить российская империя». И когда Польша шесть лет спустя в 1999 году вступила в западный оборонный альянс НАТО, Геремек с облегчением сказал: «Теперь мы, во всяком случае, можем не волноваться насчет планов России. В России существует сильная неоимпериалистическая тенденция. Членство в НАТО означает, что русские больше не могут относить Польшу к сфере своих интересов». Это было важной причиной отчаянного сопротивления России против расширения НАТО, отмечал Геремек: «Раньше Москва могла просто выкатить свои танки, если какая-то из стран-спутников вдруг хотела пойти своей дорогой: так случилось в Будапеште в 1956 году и в Праге в 1968». Но это больше не так, предположил Геремек в официальном высказывании, сделанном за год до того, как Путин стал президентом России. Почти два десятилетия спустя стало ясно, что Геремек при оценке восточного соседа проявил проницательность. Но в то же время — чрезмерный оптимизм. В том же году, когда НАТО взяла под свою защиту бывшие коммунистические страны восточного блока Польшу, Венгрию и Чехию, увядающий лидер российского государства Борис Ельцин представил преемника: относительно неизвестный офицер КГБ Владимир Путин должен был стать президентом, и он официально вступил на пост на стыке тысячелетий, когда 1999 год сменился 2000-м. Россия была на дне после экономического краха за год до этого, в августе 1998 года. Территориально самая большая в мире страна оказалась банкротом, и миллионы российских граждан были разорены. Немудрено, что в том положении руководители Кремля не могли остановить расширение НАТО на восток. Не только окраины прежней империи — государства-марионетки в восточной Европе и ставшие самостоятельными бывшие советские республики — стремились вырваться из объятий Москвы. Сократилась буферная зона, защищающая сердце самой России. И даже то, что оставалось от России, похоже, могло распасться. Особенно критической ситуация была на преимущественно мусульманском Северном Кавказе, где Чеченская республика уже несколько лет на практике была отдельным государством под управлением кланов и мафии. Путин рассматривал распад Советского Союза как «величайшую геополитическую катастрофу века» и считал своей миссией превратить хаос в порядок, усилить центральную власть и в перспективе вернуть гордость униженной России. Но самым неотложным вопросом было предотвратить распад Российской Федерации. Он отправил российскую армию подавлять чеченских сепаратистов, и после жестокой войны эта задача была решена ужасной ценой человеческих жизней. Следующим шагом, помимо запуска экономики (чему очень помогли сильно взлетевшие цены на нефть), должно было стать возвращение потерянных земель в «ближайшей загранице», то есть в бывших советских республиках, которые все больше тянулись к Западу. В отсутствие «мягкой силы», которая могла бы привлечь элиту с периферии, Москва начала военные вторжения: сначала война в Грузии в 2008 году, а после этого — в 2014 на Украине, когда Россия аннексировала Крым и российский спецназ вторгся на восток страны. Хотя эти победы и были одержаны дорогой ценой, так как Россия подверглась штрафным санкциям и международной изоляции, по мнению Путина, оно того стоило: он добился важнейшей цели, покончив со стремлением Грузии и Украины стать частью Запада. С того момента Кремль пошел еще дальше и попытался вернуть себе свой глобальный статус великой державы. Путин так и не смог проглотить то, как Барак Обама в 2014 году уничижительно отмахнулся от России как от геополитически незначительной «региональной силы». Чтобы вернуть стране международный статус сверхдержавы, Путин решил применить тот же метод, что коммунистические лидеры Кремля применяли в 1980-х годах: он начал масштабные инвестиции в вооружения (не зря же Советский Союз называли «Верхней Вольтой с ракетами», имея в виду экономическую отсталость страны в сочетании с продвинутым оружием). С помощью российской военной интервенции в Сирию в 2015 году, первой за пределами постсоветского пространства со времени оккупации Афганистана в 1979, Путин смог продемонстрировать, что Россия — мощная держава, с которой нужно считаться. Москва не только вновь оказалась за общим столом, но даже смогла диктовать развитие событий в этой части Ближнего Востока. Это желание попасть в число великих мира сего получило дополнительный импульс благодаря тому, что мало кто мог предугадать: когда Путин вступил в свой 18-й год у власти, у него внезапно появился коллега в Белом доме, который резко отклонился от традиционной американской внешней политики. Когда Дональд Трамп в своей инаугурационной речи в январе 2017 года объявил лозунг «Америка — прежде всего» (America First) основным принципом внешней политики страны, он перевел США на новый путь: страна, прежде ориентированная вовне, стала ориентированной вовнутрь, иными словами, если хотите, интернационалистическая сверхдержава стала изоляционистской. Какое практическое значение это будет иметь для Путина, до сих пор неясно. Трамп сказал, что США больше не будут диктовать другим странам, как жить, и не станут заниматься «сменой режимов». Но в то же время это послание вряд ли так однозначно: в заявлении Госдепа сказано также, что США будут поддерживать демократию в других странах. Тут что-то не совсем сходится. Все это потому, что Трамп руководствуется исключительно соображениями практической пользы и его интересы избирательны. Как констатировал Кеннет Рот (Kenneth Roth), руководитель правозащитной организации «Хьюман Райтс Вотч» (Human Rights Watch), когда я встретился с ним в январе в Давосе, страны, в отношении которых Трамп выразил беспокойство по поводу права человека, — это Иран и Венесуэла, два явственных противника Вашингтона. При этом он милуется с автократами вроде Реджепа Тайипа Эрдогана в Турции, Си Цзиньпина в Китае — и, конечно, Путина в России. Кремль должен одобрять взгляды Трампа, который видит в США не единственного лидера, а лишь одну из многих конкурирующих сил (хотя и очевидно самую мощную). Тем самым он рассматривает мир как «многополюсный», за что давно и борется Путин.
