0
Пересуды о правильном подходе к пенсионной реформе идут уже не одно десятилетие. Каких только предложений, идей, обоснований не пришлось выслушать или прочитать. Неизменным остается одно — экономическая подоплека всех суждений. Разговор о пенсиях в России — это стабильно разговор о деньгах, бюджетах, расходах. Люди вынесены за скобки. Они — либо трудовые ресурсы, либо иждивенцы. За них решаются судьбы, формируются бюджеты, сбиваются сальдо по доходам и расходам, определяются правила жизни. Привычно и удобно подавать пенсионную реформу как макроэкономическую модель, набор статистических показателей и демографических переменных. Но когда-нибудь пора остановиться и посмотреть на реформу под другим углом зрения — через размышление об активном долголетии, разговоры стариков, их представления и суждения о своей судьбе и предназначении. Поэтому, не претендуя на опровержение экономических доводов, предлагаю включить в повестку социальные, которые, на мой взгляд, говорят о настоятельной необходимости пересмотра не только пенсионного законодательства, но и наших представлений о старении. Во-первых, с точки зрения занятости и образования сетования экономистов на неуклюжесть, дряхлость и изношенность стариков, неготовность их ни к первому, ни ко второму сильно преувеличены. Они отражают скорее собственные страхи исследователей, их установки и предположения, нежели что-то говорят о социальном мире. Во-вторых, в многочисленных исследованиях старшего поколения, которые проводит Институт социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, мы раз за разом обнаруживаем отсутствие у людей мотивации к прекращению работы. Люди ждут надбавки к существующим доходам, планируют дополнительные поступления денежных средств, но чрезвычайно редко говорят о прекращении работать. Занятость, производительный труд — одна из базовых ценностей в любом возрасте. Отнюдь не возраст 55 или 60 лет, а лишь физические ограничения и болезни могут выступать существенным препятствием для продолжения работы. В-третьих, старость приходит с размышлениями о смерти, подготовке и принятии своего ухода. Разговоры о шестидесятилетних стариках — это бесконечные подмены и перестановки в самом понятии старения, несовместимого с весьма юными представителями российского пенсионного возраста. Как-то в разговоре со столетним собеседником я сослался на мнение восьмидесятилетнего мужчины, с которым разговаривал накануне. «Пусть этот сосунок доживет до моих лет, а потом будет рассуждать о жизни и смерти», — парировал он мою реплику. В-четвертых, разговор о старении нельзя вести без упоминания боли и болезней, постоянных утрат, сопутствующих последним годам жизни. Болезни, пожалуй, наиболее значимый аргумент выхода на пенсию, но такая пенсия должна быть не по возрасту, а по невозможности трудиться. Приравнивать какой-либо возраст к точке отсчета нетрудоспособности, несовместимой с трудом жизни — все тот же эйджизм, прикрываемый медицинскими показателями. Западные исследователи называют его медикализацией старения, или подчинением человека некоторым внешним представлениям о его здоровье. Итак, с точки зрения активного долголетия пенсионный вопрос может быть определен через четыре области: первая — занятость и образование; вторая — психологическая мотивация, или восприятие пенсионного периода как необходимость или потребность; третья — размышление и подготовка к смерти; четвертая — жизнь через болезни и боль. К сожалению, повышение пенсионного возраста у нас проходит под эгидой дефицита бюджетных средств, но куда более значимый параметр — дефицит социального и человеческого капитала в обществах, где старикам указывают на обочину задолго до того, как они входят в старческий возраст. Об этом и поговорим.
Занятость и образование Пожалуй, первый аргумент критики пенсионного возраста — неготовность рынка труда к дополнительным рабочим ресурсам, возникшим из-за продления трудового возраста. Во-первых, растет доля незанятого населения, ужесточается конкуренция на рынке труда. Во-вторых, люди старшего возраста работают хуже молодых или уступают им по своим качествам. В-третьих, пожилые начинают занимать рабочие места молодых, которым как-то надо компенсировать их незанятость. Другими словами, старики со своими навыками и умениями к 55-60 годам оказываются не у дел, мешают, подрывают сложившийся экономический уклад. Уход на пенсию — это благо для рынка труда, высвобождение его от изношенных трудовых активов. И это не только слова, за ними — цифры, статистические расчеты. В подобных рассуждениях отсутствует лишь малая толика здравого смысла, не хватает обращения к самим людям в качестве источника информации, а не к отчетным ведомственным показателям, подверженным многократному искажению. — Как вы считаете, за последние несколько лет ваше положение в обществе выросло, понизилось или не изменилось?— спрашивает интервьюер 60-летнюю женщину из Череповца (Вологодская область). — За последнее время, я так думаю, что понизилось. — Понизилось. Как вы считаете, в ближайшие три-пять лет ваше положение в обществе повысится, снизится или останется без изменений? — Ну, я надеюсь, что повысится. — Что в первую очередь может повлиять на повышение вашего положения в обществе? — Не знаю, как вы сами решите. Я просто, например, сейчас без работы, меня сократили в апреле, поэтому я считаю, что мое социальное положение понизилось. А на следующий год, то есть не на следующий год, а осенью я собираюсь… — То есть вы считаете, что таких людей, как вы, будут ценить больше? — Ну, я не знаю. Хочу работу найти. Думаю, вот если пойду на работу, у меня положение как бы улучшится: будет и зарплата, и я найду себе применение. (Интервью из общероссийского телефонного опроса людей от 25 до 65 лет, март 2018, выборка — 3050 человек) В России давно произошел разрыв между пенсионным возрастом и фактическим прекращением трудовой деятельности. Давно и устойчиво люди, оформившие себе пенсию, продолжают работать. В нормативно закрепленный пенсионный возраст прекращают работу лишь 18% мужчин и 19% женщин. Есть и те, кто уходит на пенсию раньше, что связано с пенсиями по инвалидности и досрочными трудовыми пенсиями (о них чуть позже). Подавляющее большинство россиян продолжают работать до 65-70 лет. И первое пятилетие после наступления привычного нам пенсионного возраста занимает модальное значение как у мужчин, так и у женщин. Как минимум экономические расчеты о том, что возникнет какое-то давление на рынок труда, неправдоподобны. Рынок уже насыщен пенсионерами, и сдвиг возрастных границ лишь согласует номинальный и реальный пенсионные циклы. Уверенность эксперта в том, что пожилые хуже осваивают новые технологии, менее склонны к обучению — это не что иное, как вмененная, социально одобряемая дискриминационная практика. В кругу исследователей старения она именуется эйджизмом. Под благими намерениями содействия экономическому росту, защиты прав молодежи, обеспечения инновационных прорывов скрывается анахронизм индустриальной эпохи, согласно которому обучение — дело молодых да борзых. Старики не менее склонны к обучению, востребованность освоения новых навыков не катастрофически отличается от молодых поколений. Только первым отказывают даже думать в этом направлении, а вторых всячески стимулируют получать образование и вкладываться в свой человеческий капитал. В итоге на вопрос о возможности обучения наиболее частотный ответ пожилого: «А кому это надо?» и «Мы давно никому не нужны».
Необходимость или потребность Продолжение работы после выхода на пенсию противники повышения пенсионного возраста связывают с нищетой и нуждой. «Человеку некуда деваться, при нищенской пенсии он вынужден искать дополнительные источники существования. Если бы он жил в достатке, то предпочел бы путешествовать и отдыхать, нежели работать» — таков вердикт сторонников раннего выхода на пенсию. В среднем пенсии в России невелики, но стабильны и почти ровно распределены среди старшего поколения, лишь незначительно увеличиваются с возрастом. В 65-69 лет средняя величина пенсии составляет 13 тысяч рублей (среднее квадратичное отклонение — 700 рублей); в 70-74 года — 14 тысяч рублей (среднее квадратичное отклонение — 300 рублей); старше 75 лет — 17 тысяч рублей (среднее квадратичное отклонение — 700 рублей). Это данные, полученные из опроса общественного мнения, проведенного РАНХиГС в июле 2017 года. Для многих провинциальных мест это весьма значительные средства для существования, подчас и зарплаты бывают меньше. И в этом случае мы скорее должны говорить о бедности, а не о заслуженном отдыхе. Вместе с тем редкий человек, достигший пенсионного возраста, отказывается от оформления пенсии в силу наличия достаточных средств для жизни. Независимо от уровня достатка многие считают важным и нужным получить дополнительную надбавку к имеющемуся доходу, своему или своей семьи. Пенсии по возрасту давно стали формой социального трансферта, государственной офертой, подготавливающей к предстоящим ухудшениям или, если ухудшений не предвидится, оформляемые, поскольку положено, срок подошел. — Скажите, пожалуйста, в каком возрасте вы официально оформили пенсию? — Это не я. Это пенсия оформляла меня! — Она вас? (Смеется.) — Да. — В каком возрасте? — Сейчас скажу. 18 лет назад. Где-то за год до возвращения из Нью-Йорка у меня раздался звонок, причем прямо в моем офисе: «Почему не приходите за своей пенсией. Вам по возрасту давным-давно положено. А вы даже не заходите!» Я говорю: «Ну подождите, всегда считал, что я должен туда заходить тогда, когда заработаю уже. А так-то!» Мне в ответ: «Вы ее давно заработали. Короче, сегодня зайдите!» Я говорю: «Вы звоните в Нью-Йорк! И по мобильнику это довольно дорого. Вы мне звоните, я сижу в Организации Объединенных Наций». Они: «Обалдеть можно! Пенсионеры какие пошли! В деньгах вы не нуждаетесь?» Я говорю: «Как бы вам помягче сказать — не очень». (Мужчина, 76 лет, Москва; общероссийский телефонный опрос людей старше 65 лет, июль 2017, две тысячи опрошенных) Мы привыкли видеть в пенсионерах лишь людей зависимых, крайне нуждающихся. Забывая о том, что социальные различия в России колоссальны во всех возрастах — люди разные, экономическое положение у них разное. И создавать единую, уравнительную систему пенсионных начислений по возрасту, по меньшей мере, странно. У менее обеспеченных принятие пенсионных выплат сопровождается согласием с собственной нетрудоспособностью, изношенностью, невостребованностью на рынке труда. В марте 2018 года мы расспрашивали россиян в возрасте от 25 до 65 лет об их представлениях о жизни, благополучии и счастье. По всем показателям виден устойчивый рост негативных представлений о себе и жизни, связанных с возрастом. Люди не отказывают себе в усвоенных навыках и умениях, не занижают свои способности, не стирают из памяти достижения. Они утверждают, что реализовать какие-либо амбиции, подходя к пенсии, становится все сложнее. Почти половина россиян 55-65 лет утверждают, что не могут реализовать свои возможности и устремления. Негативная динамика прослеживается и с социальным капиталом. Он падает. Пенсионеры реже могут опереться на друзей, родственников и государство, найти поддержку в сложных жизненных ситуациях. С прекращением трудовой активности у человека резко снижается интенсивность социальных отношений, сужается круг значимых близких, падают социальные сети поддержки и взаимопомощи. — Могли бы вы в случае необходимости обратиться за помощью и получить ее от родственников? Могли бы, не могли бы? — Да на таком же уровне все родственники живут. Я не пытался и не стремлюсь, обхожусь, как говорится, своей копейкой. Че-то отложил. Надо было мне, допустим, дверь вставить, я — сам. Ну как, если потребуются деньги, сумма большая, то конечно — то я брату дам, то он мне. Как-то так. — В последние годы людей, которым вы доверяете, стало больше, меньше, или их осталось столько же? — Меньше, конечно. Возраст уже не тот. За последний год четырех одноклассников не стало. — Понятно. (Мужчина, 62 года, село в Брянской области; общероссийский телефонный опрос людей от 25 до 65 лет, март 2018, выборка — 3050 человек) Поэтому за работу держатся не только сами пенсионеры, но и их родственники. Дети стараются найти посильную работу для отца или деда, предлагают те или иные варианты матери или бабушке. Вопрос продолжения работы — это не столько финансовое, сколько ценностное решение. Без работы человек гибнет, разрушается, теряет привязанность к жизни. Массовые протесты против пенсионной реформы связаны не со временем выхода на пенсию, а с лишением семей стабильного дохода. Важно развести эти две вещи, поскольку правильное наименование проблемы дает шанс на ее решение. Не выход на пенсию, а возрастная дискриминация на рынке труда — основная проблема возрастного населения.
Смерть или жизнь Третий аргумент основан на постоянном возвращении к возрасту дожития (разница между возрастом выхода на пенсию и средней продолжительностью жизни). Реформаторов обвиняют в крайнем цинизме — желании сэкономить на пенсионных выплатах через принуждение людей работать до смерти, не иметь «заслуженного отдыха». Несмотря на то что любой старик машет руками от самого термина «дожитие», а арифметика расчета средней продолжительности в основном складывается отнюдь не из смерти в старшем возрасте, этот аргумент зачастую ставится во главу угла. «Какие у нас есть основания увеличивать пенсионный возраст на 5-8 лет, ссылаясь на среднюю продолжительность жизни?» — спрашивает Андрей Мовчан. На среднюю продолжительность — никаких, поскольку продолжительность жизни и период дожития — это элементы индустриального экономического мышления с жестким делением жизненных периодов (детство, юношество, зрелость, старость) и с обязательным выделением периода старческого отдыха, когда еще есть здоровье, но работать острой необходимости нет. В этой формуле сквозит особое отношение к работе как вынужденной, навязываемой обществом мере по добыче средств к существованию, что полностью противоречит современным концепциям активного долголетия. Работа — такая же необходимая составляющая для осмысленного старения, как подвижность, интимность, социальные и семейные отношения. — Скажите, пожалуйста, работаете ли вы сейчас, получая зарплату или какое-либо материальное вознаграждение? Я так поняла, вы занимаетесь массажем, получаете? — Да. — Получаете что-то, да? — Получаю, да. — Вот кем вы работаете? Следующий вопрос. Мне так и написать — массажист? — Пенсионер (смеется), пенсионер в общем как. Работающий пенсионер. Или работающий — как хобби! Потому что вот приходят люди — остеохондрозы, сколиозы всякие. Это я легко! — Ага, это больше хобби, да? — Хобби да, общение, удовольствие. (Мужчина, 75 лет, Санкт-Петербург; общероссийский телефонный опрос людей старше 65 лет, июль 2017, две тысячи опрошенных) С возрастом человек не превращается в гедониста, сторонника развлечений, потребителя всевозможных недоступных ранее услуг. Все обстоит ровно наоборот. Работа — это смыслообразующая активность, безусловная ценность для любого возраста. И речь должна идти не о сегментации людей по возрастному принципу на работающих и отдыхающих, а о поиске новых адаптивных форм занятости, позволяющих поддерживать активное состояние, наполнять смыслом жизнь в любом возрасте. — Скажите, пожалуйста, в каком возрасте вы официально оформили пенсию? — О-о, даже говорить неохота! Только пришел мой возраст на пенсию, меня отправили в колхоз со студентами собирать картошку. А когда вернулась оттуда, я говорю: как по расписанию там? А мне говорят: вас в расписании нет! Я не писала ни заявление, ничего, но бог их наказал — это того, кто это сделал там. — То есть вы не оформили пенсию? — Я не оформляла, а она автоматически получилась. Меня просто убрали из расписания. Я преподавала в институте повышения квалификации руководящих работников Министерства среднего образования. Но все к лучшему. Спасибо им. Это мне дало возможность быть независимой, не выпрашивать с протянутой рукой. — Так, и в каком возрасте вы оформили пенсию? — Это был какой год? Это был тысяча девятьсот… В 1924 году родилась, добавить надо 55 лет тогда. — То есть это был 1979 год? — Да-да, это был не 1980-й, это был 1979 год. Я не оформила. Меня оформили. Даже вспоминать неохота. — Скажите, во сколько лет вы перестали работать? — Перестала работать, как только внуки появились. — Так, а сколько вам было лет? Скажите, я запишу. — 76 мне было. Так я и сейчас ухаживаю! Я и сейчас почти что работаю! — Вот был вопрос, работаете ли вы сейчас, вы сказали, что… — Ой! Да сейчас я куда! Ну как, за собой ухаживаешь — это уже работа! — Я имею в виду, работаете, получая зарплату. — Ой, нет, такой нет. (Женщина, 93 года, Пермь; общероссийский телефонный опрос людей старше 65 лет, июль 2017, две тысячи опрошенных) С возрастом люди чаще задумываются о смерти, но эти мысли далеко не у всех сопровождаются унынием и страхом. Смерть — естественный и закономерный итог жизни, точка сборки, непременный атрибут актуализации важности своего существования. Подготовка к смерти, а не заслуженный отдых должен предшествовать и постепенно заполнять жизненный мир старика. Труд и занятость в той или иной форме — несомненные атрибуты старения вплоть до наступления хрупкости и дряхлости, о которых не приходится говорить в столь раннем пенсионном и предпенсионном возрасте.
Болезни и боли Неспособность работать из-за приобретенных болезней, недееспособность — единственный по-настоящему значимый фактор, который можно приводить для критики повышения пенсионного возраста. Здоровье — одновременно ценность и ресурс активного долголетия, ресурс, растрачиваемый без возможности восстановления и амортизации. Основной аргумент критиков: к 55-60 годам человек приходит с целой группой заболеваний, зачастую несовместимых с работой. Мы опрашивали людей старше 65 лет об их самочувствии. Что говорить, здоровье с годами не прибавляется. Но в возрасте 65-69 лет мы видим вполне приемлемые показатели по ограничениям, с которыми сталкиваются люди (рис. 5). Современные технологии, новые рабочие места, эргономические формы занятости вполне могут сохранить для человека возможность работать даже в более позднем возрасте. Другое дело, что из-за некомфортной среды, как внешней уличной, так и домашней, из-за негативного отношения к труду, навязываемой опеке и обереганию стариков от труда слишком многие отказывают себе в активном долголетии, подвижности. Темпы падения подвижности у пожилых значительно превышают темпы роста ограничений, связанных со здоровьем. Сторонники жесткого разделения на трудовые и досуговые практики возразят, что аргумент не так подобран, что разговор не о том идет. Можно лишь отметить, что современный мир давно изменил отношение к труду. Обычно это видно на примере молодежи, которая часто отказывается от офисной работы в пользу самозанятости и свободного распоряжения своим временем. Непонятно, почему в подобных формах трудовой активности отказывают старикам, загоняя их в тиски жестких служебных отношений. Работа, занятость — это прежде всего форма жизни, смыслополагания, а уже потом заработок и источник доходов. И чаще всего такое понимание приходит именно в старшем возрасте.
Заключение Ведущиеся разговоры о повышении пенсионного возраста фактически посвящены пенсионным выплатам. Не замечая явной подмены, сторонники сохранения пенсионного возраста на прежнем уровне борются за права, считают потенциальные потери, ругают действующую власть за очередные либеральные поползновения. За благими намерениями врачевателей социальной реальности скрывается еще большая беда — ненавязчивый, бытовой эйджизм, или отказ человеку самому выбирать траекторию в старшем возрасте, навязывание заботы и опеки, редукция пожилого возраста до экономической модели потребления. Радетели всеобщей справедливости оказываются невеждами в двух вопросах. Во-первых, они не понимают, что старший возраст давно перестал восприниматься как отдых, границы его сдвинулись вперед, изменилось многое и в стиле жизни, и в приоритетах стариков, однако песнью песней экономистов остается прежнее: первым делом, первым делом про бюджеты, ну а люди, ну а люди на потом. Во-вторых, они навязывают старикам собственное, зачастую юношеское представление о жизни, путают разные горизонты, приравнивая старость исключительно к бедности и тоске. Лучший ответ таким горе-искателям чужого счастья дал Герман Гессе в своем эссе о старости, к которой нужно стремиться, но которая отнюдь не наступает ни в 55, ни в 60 лет: «Старость — это ступень нашей жизни, имеющая, как и все другие ее ступени, свое собственное лицо, собственную атмосферу и температуру, собственные радости и горести. У нас, седовласых стариков, есть, как и у всех наших младших собратьев, своя задача, придающая смысл нашему существованию, и у смертельно больного, у умирающего, до которого на его одре вряд ли уже способен дойти голос из посюстороннего мира, есть тоже своя задача, он тоже должен исполнить важное и необходимое дело. Быть старым — такая же прекрасная и необходимая задача, как быть молодым. Старик, которому старость, седины и близость смерти только ненавистны и страшны, такой же недостойный представитель своей ступени жизни, как молодой и сильный, который ненавидит свое занятие и каждодневный труд и старается от них увильнуть».
Дмитрий Рогозин — социолог, заведующий лабораторией методологии социальных исследований ИнСАП РАНХиГС.
