0
С момента начала конфликта между Украиной и поддерживаемыми Россией ополченцами более четырех лет назад Александр Хуг (Alexander Hug) наблюдал за этой войной, о которой многие уже забыли, из первых рядов. В конфликте, пропитанном фейковыми новостями и пропагандой, Хуг помогает руководить единственной независимой международной мониторинговой миссией, будучи первым заместителем главы Специальной мониторинговой миссии ОБСЕ на Украине. В настоящее время на территории Украины работают около 700 наблюдателей этой гражданской мониторинговой миссии. Каждую неделю наблюдатели фиксируют тысячи нарушений условий Минского соглашения, которое было подписано в попытке положить конец этой войне. Во время недавней поездки в Нью-Йорк Хуг дал интервью репортерам издания «Форин полиси». Он рассказал о различных вызовах, связанных с его работой на Украине, а также о разочаровании и досаде, которую он испытывает, наблюдая за ходом конфликта, который можно было бы с легкостью урегулировать, если бы обе стороны захотели. «Форин полиси»: Вы говорите, что в этом конфликте вы всего лишь наблюдатель, а не судья. Насколько трудной стала эта работа для вас? Александр Хуг: Прежде всего речь идет об эмоциональных сложностях. Мы понимаем, что местные жители связывают с нашим присутствием определенные ожидания — особенно мирные жители Украины по обе стороны линии фронта, которые не принимают участия в боевых действиях. На Украине нет других международных организаций. Они видят, как наши наблюдатели приезжают в город со своими записными книжками и камерами, чтобы зафиксировать факт взрыва, масштабы разрушений, посчитать погибших, зафиксировать то горе, которое они видят. Но потом наблюдатели уезжают, и все продолжается. И, разумеется, они хотят знать, кто виноват. Это нормальный человеческий вопрос. Отсутствие прозрачности и ответственности — это серьезная проблема. В ходе других конфликтов создаются специальные военные комиссии или совместные военные комиссии, все участники которых стремятся разобраться, расследовать обстоятельства нарушения условий мирного соглашения. На Украине такого нет. Только в этом году мы зафиксировали доказательства гибели около 190 мирных граждан и около 200 тысяч нарушений условий мирного соглашения. — Какова официальная позиция ОБСЕ касательно участия России в конфликте на востоке Украины? — Если вопрос в том, что мы видели на месте… Мы наблюдали конвои, которые покидали и въезжали на территорию Украины под покровом ночи в тех районах, где нет официальных пунктов пересечения границы. В одном районе мы обнародовали данные об этом — включая видеозаписи. Мы видели конкретные виды вооружений, которые мы подробно описали, включая оборудование для ведения радиоэлектронной войны. Мы беседовали с пленниками, взятыми украинскими правительственными войсками, и эти пленники утверждали, что они являются военнослужащими российских вооруженных сил, сражающимися на Украине на ротационной основе. Мы видели людей в форме с опознавательными знаками Российской Федерации, но такую форму можно купить где угодно. Мы также видели людей в форме с опознавательными знаками Германии, Испании и других стран, но чаще всего России. — Действительно ли обе стороны конфликта закладывают мины? — Да, даже новые мины. На Украине мы видим не только старые мины. Это нашло отражение в наших докладах. Мы очень подробно описали, что есть новые мины, каких мы прежде не видели, поэтому они легко отслеживаются в местах использования. — Насколько сложно их обезвреживать? Ведут ли бойцы с обеих сторон подробные записи о том, где эти мины были заложены? Или же нам предстоит столкнуться с такой ситуацией, когда уже спустя много лет после завершения конфликта где-то на Украине останутся минные поля с действующими минами? — Закладывать мины в ходе ситуационного конфликта — это не то же самое, что строить дорогу, поэтому можно сказать, что выбор места для них зависит от ситуации в конкретный момент и во многом является импровизацией. Это один из факторов, усложняющих поиски этих мин, несмотря на то, что стороны обязаны четко фиксировать их на картах. Но в реальности, когда приходится закладывать мины под непрерывным огнем противника и очень быстро, высока вероятность того, что никаких записей о них не останется. Есть еще и такой фактор, как погода — таяние снега может привести к смещению мин. — Что вызывает в вас больше всего досады и разочарования? — Больше всего разочарования вызывает то, что мы знаем, я знаю, наши читатели знают, что положить конец этому конфликту возможно. Военно-техническая сторона этого конфликта может исчезнуть в течение всего одного часа, если лидеры двух сторон конфликта одновременно примут такое решение. Мы это уже продемонстрировали. В рамках Минского соглашения стороны договорились о прекращении огня в первый день учебного года — в этой части мира это 1 сентября. И всего за одну ночь количество нарушений условий перемирия упало до нескольких десятков. И оно держалось на таком низком уровне в течение нескольких дней, прежде чем снова стало расти, и теперь мы фиксируем по несколько тысяч нарушений в день. Но это наглядно показывает, что, когда они принимают решение… — Что они могут, когда хотят. — В этом нет никакой проблемы. Речь идет о довольно большом участке — о линии фронта длиной в 500 километров. Это доказывает, что лидеры обеих сторон конфликта на 100% контролируют ситуацию у линии фронта — на каждом крошечном участке. И тот факт, что нарушения не прекращаются, вызывает чрезвычайно сильную досаду и разочарование. Потому что мы знаем, что перемирие возможно. Я наблюдал другие конфликты, в которых присутствовала скрытая динамика — этнического или религиозного толка. На Украине этого нет. Здесь не нужно думать о примирении в каждой конкретной деревне. Требуются только решения политиков. Около 40 тысяч украинцев пересекают эту линию фронта ежедневно. Вам придется очень долго искать, чтобы найти какой-то другой конфликт, в котором мирные жители могут так часто и с такой легкостью пересекать линию фронта. — То есть вы считаете, что этот конфликт будет достаточно легко урегулировать — в смысле противоречий и неприязни между людьми? — Четыре с половиной года войны потребуют компромиссов от обеих сторон. Нужно будет, чтобы справедливость была восстановлена в отношении тех, кто потерял своих любимых, чье имущество было захвачено или уничтожено. Но я не думаю, что этот конфликт уже достиг такого уровня, когда одна группа непримиримо враждует с другой. Однако ситуация может измениться, если конфликт будет тянуться слишком долго. Посмотрите на ребенка, который живет в Донецке или Авдеевке, то есть по ту сторону линии фронта. Если этому ребенку в 2014 году было около пяти лет, теперь ему около 10. Он уже не помнит ничего, кроме войны, которая длится практически всю его короткую сознательную жизнь. И его голова забита пропагандой. Он не знает, какой была ситуаций до начала конфликта. Если война продлится еще пять лет, этому ребенку будет уже 15, и перед вами будет уже более или менее сформировавшийся взрослый человек, который не будет знать, как живется в мире без войны. И тогда проблемы возникнут у целого поколения. Это необходимо предотвратить. — Что, с вашей точки зрения, было самым страшны в этом конфликте? — Когда кто-то из мирных жителей гибнет или получает ранения. Особенно если это дети. С этим очень трудно смириться, потому что я знаю, что в этом нет никакой необходимости и это можно было предотвратить. Это не те люди, которые взяли в руки оружие и воспитали в себе ненависть к противоположной стороне. Мирные жители по обе стороны от линии фронта всегда говорят мне: «Это не наша война. Мы не понимаем, почему она продолжается». Все, чего они хотят, — чтобы война закончилась. Это убеждает меня, что это не их война и не их конфликт.
