0
Стремление России к «самодержавному» правлению и централизованной политической системе объясняется её зацикленностью на своей внутренней и внешней безопасности, пишет New Eastern Europe. Эта «одержимость» и постоянный «страх вторжения» формировались десятилетиями и вновь обострились в период холодной войны и после распада СССР на фоне опасений, что Россию «берут в кольцо» путём расширения НАТО в Европе, подчёркивается в статье. На протяжении всей истории Россия «испытывала страх из-за своей равнинной территории», поскольку ей постоянно угрожали вражеские вторжения с разных сторон, и лишь суровый климат служил ей защитой, говорится в статье польского издания New Eastern Europe. По большей части благодаря непогоде силы Наполеона и Гитлера завязли на российской территории и были разбиты, однако «вечный страх вторжения» по-прежнему движет российской политикой и диктует «враждебное» отношение Москвы к Западу, уверен автор. Исторически сложилось так, что именно западные границы России, лишённые гор и естественной защиты, всегда оставались наиболее уязвимыми, отмечается в статье. Ей не хватало морских торговых путей и доступа к незамерзающим морям, поэтому обширная территория одновременно была для российских властей и «огромным бременем» в плане обеспечения безопасности, пишет New Eastern Europe. Во времена царствования Екатерины II Россия доминировала в европейской политике благодаря своей «более ранней экспансии» в Восточную и Северную Европу после победы над Османской империей, Речью Посполитой и Швецией, и с той поры территория Российской Империи простиралась уже от Балтийского и Северного морей на севере и Чёрного моря на юге, напоминает автор. После Первой мировой войны и революции большевики также пытались «сохранить это наследие и традиции» власти на основной территории и на «задворках», продолжая контролировать ключевые «стратегические эшелоны» на Чёрном и Каспийском морях, говорится в статье. Ещё с XIX века Франция и Великобритания пытались «сдержать российскую экспансию» на Балканах, Ближнем Востоке и в Азии, а чтобы закрыть русским доступ к Индийскому океану, против них велась знаменитая «Большая игра», напоминает автор. В этом географическом тупике Россия всегда придерживалась наступательной стратегии, доминируя в ключевых стратегических точках «Хартленда» — массивной северо-восточной части Евразии, окаймляемой горными системами, границы которой трактуются по-разному, но в целом это район между Чёрным и Каспийским морями, охватывающий Кавказ и Центральную Азию. Известный британский географ и геополитик Харфорд Маккиндер так охарактеризовал стратегию Москвы: «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом; кто контролирует Мировой остров, тот командует миром». В принципе, для Великобритании это было предупреждением «из первых рук» о необходимости сдержать Россию, прежде чем она станет угрозой британскому правлению на субконтиненте за счёт контроля над «географической осью мира», подчёркивается в статье. «География России является вопросом её существования, разделённого между европейскими и евразийскими землями», — поясняет автор. По его мнению, в условиях такого «экзистенциального тупика» и географических ограничений Кремль традиционно придерживается мнения о том, что с наступлением каждой новой исторической эпохи перед Россией возникает «новая экзистенциальная угроза», поэтому она должна обеспечивать себе определённую «сферу господства» — явную или скрытую, политическую или стратегическую, традиционную или нетрадиционную. «В этой связи представляется очевидным, что стремление России к самодержавному правлению и централизованной политической системе обусловлено её одержимостью, зацикленностью на своей внутренней и внешней безопасности», — пишет New Eastern Europe. Эта «одержимость», полагает автор, ещё больше усилилась во времена холодной войны, когда у Москвы возникли подозрения, что США берут Россию «в кольцо» посредством расширения НАТО в Европе. Хотя по плану Рузвельта предполагалось создать «новый мировой порядок» с участием четырёх мировых «полицейских», в соответствии с чем после окончания войны в Восточной Европе должна была господствовать Россия, в реальной жизни этого не произошло — и она вновь оказалась в «географической ловушке», подчёркивается в статье: «Этот страх преобладал как во внутренней, так и во внешней политике России на протяжении всей холодной войны». После окончания холодной войны и падения Берлинской стены Россия вступила в новую фазу «географического заблуждения», потеряв большую часть своей территории, которую она «по-имперски контролировала», однако после распада СССР была вынуждена признать бывшие советские республики иностранными государствами, отмечает New Eastern Europe. В тот период она переживала внутриполитический хаос и кризис руководства, одновременно столкнувшись со всплеском сепаратизма, но когда к власти пришёл Владимир Путин, он «подтвердил верность традициям Советского Союза и подавил внутренние восстания путём централизации политической системы», говорится в статье. «Военные авантюры Путина в Грузии, Молдавии и на Украине стали наглядной демонстрацией его наступательного внешнеполитического мировоззрения, согласно которому Россия не намерена уступать свои территории. Точнее, его военные интервенции в Молдавии, Грузии и на Украине отражают его геополитическое видение возрождения старого советского наследия, попытку восстановить российское влияние на ключевых территориях советской империи, чтобы вырваться из географической ловушки. В геополитическом плане его новая великая стратегия направлена на защиту российской «империи» от посягательств будущих наполеонов и гитлеров, которые он, как это ни нелепо, считает неизбежными», — подчёркивает автор. По его мнению, речь по-прежнему идёт о «вечном страхе вторжения», который движет российской внешней политикой и в наши дни: «Зацикленность России на своей географии является своего рода невротическим расстройством, которое и является причиной неуверенности Москвы». Традиционная «одержимость» России заботой о своей безопасности берёт начало в «географической ловушке», говорится в статье. А это, в свою очередь, и определяет неизменную «наступательную и воинственную политику» Москвы по отношению к Европе, заключает New Eastern Europe. Загрузка...
Загрузка...
