0
Как Россия пользуется советским и царским наследием, чтобы выстроить стабильные межэтнические и межрелигиозные отношения в государстве, где проживают около 190 этносов и представители большинства мировых религий? В чем различия между российским и европейским мультикультурализмом? Как функционирует модель ассиметричной федерации в России? Как Россия относится к малым народам и к мигрантам? Конституция Российской Федерации, принятая в 1993 году и дополненная на всенародном плебисците в 2020 году, начинается со следующей формулировки: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем Конституцию Российской Федерации». Формулировка «многонациональный народ» в российском политическом дискурсе не случайное словосочетание и не попытка выставить Россию более либеральной, чем она есть. Народ и нация Владимир Путин, президент России, еще в 2016 году выступил с инициативой о необходимости принять закон, который определил бы понятие единой государственной нации (формально эту тему поднял академик Валерий Александрович Тишков, а Путин ее официально подержал и продвинул). Он предложил принять закон о единой российской нации. (…) Идея Владимира Путина заключалась не в том, чтобы ассимилировать все нерусские народы в Российской Федерации, а в том, чтобы укрепить формальную основу и институализировать понятие государственной нации. Эта инициатива полностью соответствовала тексту, а также духу Конституции Российской Федерации, так как в этом и заключается суть «многонационального народа»: народов много, а государственная нация одна. Согласно переписи 2010 года в России официально проживает 194 этноса. Среди них есть и сербский. Невозможно себе представить некую социальную модель, в рамках которой цифра 194 могла бы свестись к единице. Единственный вариант — мыслить в другом направлении, чтобы у 194 народов развилась государственная лояльность, которая смогла бы выдержать любое внутреннее политическое потрясение и внешнюю агрессию. Теоретическое решение — построить государственную нацию, внутри которой не стираются этнические и религиозные различия. Напротив, все особенности чтятся и поддерживаются, но все эти «реки» идентичностей вливаются в одно большое российское национальное море. Такое возможно, поскольку русский народ составляет стабильное большинство (80%) в общей популяции, а русский язык объединяет все самые разные регионы России. При этом Россия — великая держава и огромное по территории государство с царским и советским периодом доминирования государственного центра. Эта инициатива натолкнулась на неприятие и была отвергнута или по крайней мере отложена на некоторое время. Сегодня, когда Россию упрекают в том, что она не демократична, интересно почитать, что всего несколько лет назад неприкосновенный российский лидер Владимир Путин выступил со стратегически важной инициативой и что после общественной дискуссии от нее отказались. Первая проблема, с которой столкнулась эта инициатива, был страх среди представителей малых народов России. Они опасались, что целью принятия подобного закона будет ассимиляция меньшинств. Например, один из представителей Республики Татарстан, Фарид Мухаметшин, заявил, что «гражданская нация не должна заменять этническую принадлежность». Он подчеркнул, что целью государственной национальной политики должна стать защита всех этнических и религиозных прав граждан. Путинскую инициативу истолковали как опасность для многонациональности в России. Вторая проблема заключается в самом базовом понятии инициативы, которое переименовывало многонациональный народ в «российскую государственную нацию». Как только речь заходит о гражданской нации, это автоматически означает, что отрицается существование всех остальных исторических наций, которые уже сформировались. Чтобы, например, татарин принял модель российской государственной нации, сначала он должен отказаться от татарской нации, так как человек не может относить себя к двум нациям одновременно. Гражданскую нацию можно строить только в государствах, где процесс формирования прежних наций не завершен, например в постреволюционной Франции. Третья проблема — это страх русских националистов, что преобладающая в Российской Федерации нация будет утоплена в новой нации, чьи корни и традиции неизвестны. Русские казаки в этой связи потребовали предоставить русской нации особый статус, чтобы подтвердить ее существенный вклад в российскую государственность. В свою очередь, представители Русской православной церкви выразили опасение, что гражданская нация отсечет всех тех православных русских, которые проживают за границами Российской Федерации. Также вопрос, может ли русский из России, который меняет свое национальную принадлежность на гражданскую, считаться представителем той же нации, что и русский из Эстонии, который ввиду проживания в ином государстве не может принять модель российской единой государственной нации? Все попытки дать юридическое определение некой единой государственной идентичности в рамках Российской Федерации пока не принесли плодов, а изменения в Конституции стали шагом к позиции русских националистов, так как в ней появились положения о «русском языке как языке государствообразующего народа». Правда, от идеи многонационального народа тоже не отказались, так как в тех же поправках говорится о «многонациональном союзе равноправных народов Российской Федерации». Похоже, термин «многонациональный народ» — наиболее приемлемое решение, предложенное до сих пор, хотя оно родилось в период политического и экономического хаоса, последовавшего за развалом Советского Союза. Российский и европейский подход Государства-члены Европейского Союза, как и Российская Федерация, столкнулись с двумя проблемами. Первая касается традиционных сепаратистских тенденций малых этносов, а вторая — интеграции мигрантов в общество. В современном мире больше неприемлемо говорить об ассимиляции. Теперь речь идет об интеграции в общество. К этому привели не только изменения в сознании граждан, которые знают, что ни один политический институт не имеет права навязывать идентичность свободным людям, но и особенность современных миграционных потоков. Люди разных рас, этносов и религий переселяются в разные уголки мира. Как можно сделать из мигранта узбека этнического русского? Они различаются не только внешним видом (фенотипически), но и этнической, культурной и религиозной принадлежностью. Как можно мигранта турка сделать этническим немцем? Именно поэтому ассимиляция невозможна. Что касается первой проблемы, то есть борьбы с этническим сепаратизмом, европейские государства предлагают разные решения. Есть французская модель централизации, не допускающая, чтобы этнические меньшинства получали какую бы то ни было политико-территориальную автономию. Франция прошла путь гражданской нации, которая на протяжении веков отказывала в правах разным этническим группам, традиционно проживавшим на ее территории, таким как бретонцы, корсиканцы, эльзасские немцы, баски. Французская модель потерпела крах на фоне переселения африканских мигрантов, которые объективно слишком отличаются от европейских французов, чтобы стать частью одной с ними нации. Вторая модель похожа на русскую и предполагает некую форму территориальной автономии. Пример — испанские регионы, Южный Тироль и Аландские острова. Интересно, что на самом деле Россия совместила эти две европейские модели. С одной стороны, она старается выстроить единую государственную нацию, как во Франции, а с другой, дает этническую автономию влиятельным меньшинствам. Что касается подхода к интеграции мигрантов в общество, то ценности, на основе которых эта интеграция протекает, в России и западноевропейских государствах очень различаются. Западноевропейские страны предлагают мигрантам из Африки и Азии, в основном исламского вероисповедания, модель неолиберальных ценностей, которую они должны принять, чтобы стать частью европейского общества. Корпус неолиберальных ценностей основан на доминировании корпоративного капитализма и классового расслоения, с одной стороны, и толерантности по отношению ко всем меньшинствам, включая сексуальные и многогендерные, с другой. Но эти нравственные ценности, во-первых, противоречат исламу, в котором вера основана строго на канонах и их соблюдении. Во-вторых, ультракапиталистическая составляющая неолиберальной идеологии способствует формированию гетто мигрантов в Западной Европе. В этой части мира у мигрантов нет никакой мотивации, чтобы интегрироваться в общество, и поэтому они остаются в своей обособленной среде. Россия предлагает интеграцию в свое общество мигрантам из Средней Азии на основе традиционных ценностей, которые близки христианству и исламу. Россия также располагает институтами, такими как исламские сообщества, с помощью которых пытается интегрировать мигрантов в общество, так как ислам был распространен и в Российской империи, и в СССР. В отличие от Европы, где эта религия появилась только во время массовой миграции с других континентов. У России в этой сфере есть преимущество перед Европой еще и потому, что мигранты из Средней Азии, как правило, не уезжают в Россию навечно, а едут туда на временные работы. Большинство же мигрантов из Африки и Азии хотят навсегда поселиться в государствах Западной Европы. Поскольку Россия — посткоммунистическая страна, в которой классовые различия были почти устранены к 90-м годам, то есть люди разных классов жили в одних городских кварталах, возникновение гетто для мигрантов там почти исключено. Мигранты из Средней Азии временно снимают квартиры в разных районах российских мегаполисов и не населяют сразу целые кварталы. Геттоизация мигрантов влияет и на этнический состав классов в школах, а это один из важнейших элементов интеграции мигрантов в общество. На Западе, параллельно с формированием миграционных гетто, появляются и школы, где учатся почти исключительно дети мигрантов. В России гетто не существует, и более того, государство стремится к тому, чтобы в школьных классах не преобладали дети мигрантов, поскольку это снижает их шансы на интеграцию в общество. Об этом говорил сам Владимир Путин 30 марта этого года. Россия старается интегрировать и тех мигрантов, кто хочет остаться навсегда, и традиционные малые этносы в один многонациональный государственный народ, и в этом ее перспективы лучше, чем у западных государств, которые отвергают базовые ценности собственного миграционного населения ради неолиберальной идеологии. Модель ассиметричной федерации В основе современной российской государственности лежит сотрудничество разных народов и религий, многие из которых проживают в этнических республиках, входящих в состав Российской Федерации. Это тоже прописано в российской Конституции, где говорится: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». В Российской Федерации 22 национальные республики, одна этническая автономная область и четыре этнических автономных округа (региона). Остальная Россия административно поделена на 46 областей, девять краев и три города федерального значения (Москва, Санкт-Петербург, Севастополь). Как видно, модель российской федеративности базируется на этнической принадлежности. У русского народа нет никакой выделенной территории, тогда как у малых этносов есть на нее право. Республики представляют собой национально-государственные образования, а автономные округа и области являются национально-территориальными образованиями. В Конституции Российской Федерации республикам дается следующее определение: «Республика (государство) имеет свою конституцию и законодательство». Хотя Конституция Российской Федерации в общих чертах приемлет принцип самоопределения, а республики в своем составе определяет как государства, нет отработанного механизма для выхода республиканских субъектов из состава России. Кроме того, в Конституции РФ отдельно сказано: «Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории». Фактически российская Конституция оставляет теоретическую возможность распада Российской Федерации при признании государственности всех республик и принципиальном согласии с самоопределением. Но, с другой стороны, государству предоставляется право бороться с любыми проявлениями сепаратизма ради защиты собственной территориальной целостности.
Кроме этнического принципа, на котором базируется типология российской модели ассиметричной федерации, существует еще и административный принцип. Только у республик есть право на свою собственную конституцию, которая не должна противоречить Конституции Российской Федерации, а также право на государственный язык, использующийся наряду с русским. Автономные области и автономные округа имеют право принимать законы, но не конституции. Они также не обладают статусом государств, в отличие от республик. Например, Республика Татарстан, которая представляет татарский этнос преимущественно исламской веры, утвердил татарский язык в качестве государственного в своей республике параллельно с русским, а Ханты-Мансийский автономный округ не имеет права на то, чтобы поступить так же и провозгласить язык малых народов ханты и манси официальным. Тем не менее автономные округа могут принимать законодательные акты, которые регулируют защиту языков меньшинств от вымирания и оказывать им поддержку в виде преподавания таких языков в средней школе. Но они не могут объявить языки меньшинств официальными языками администрации. Подобный диспаритет вызван демографическими причинами практического характера, так как не все коренные этносы в Российской Федерации одинаковы по численности, а значит, обладают и разным политическим влиянием. В политической практике Российской Федерации русские области, края и города с особым статусом не отличаются в административно-функциональном смысле от автономных округов и областей. А вот этнические республики обладают большей мерой автономии, чем все перечисленные типы субъектов Российской Федерации. Асимметричность Российской Федерации значительно усложняет управление этой самой большой по территории страной мира. Каждый новый эшелон чиновников — это не только дополнительные расходы для граждан России, но и еще одно поле политической борьбы внутри самих республик, а также потенциальный рычаг давления на центральную власть, которая вынуждена вести беспрестанные переговоры с республиканскими элитами. Возникают сложности при реализации общенациональных стратегий, касающихся как политики, так и инфраструктурных проектов, поскольку существует сразу несколько бюрократических уровней. Пока Российская Федерация стабильна, то есть пока в центре власти, в Москве, нет разлада, многочисленные проблемы остаются скрыты. Но гипотетически, в случае ослабления центра, нельзя исключить, что республики потребуют еще большую автономию для себя, а некоторые могут встать на путь сепаратизма. Подобный сценарий уже наблюдался в 90-е годы ХХ века. Центр власти тогда ослаб, и в период, когда протекали процессы распада Советского Союза сверху, между центральной властью в Москве и будущими республиками Российской Федерации был подписан «Федеративный договор». Этим актом центральная власть в обмен на поддержку от местных элит отдала часть своих полномочий республикам, которые при СССР столькими правами не обладали. Кроме того, что существует опасность для территориальной целостности Российской Федерации, существование этнических политических образований подрывает основы российской стратегии мультикультурализма, которая базируется на многонациональном народе. Само существование этнических республик подчеркивает важность народов и компрометирует проект формирования единой российской нации. Однако на данном историческом этапе подобное положение дел не изменить, так как попытки упразднить этнические республики привели бы к радикализации малых народов в Российской Федерации. В теории рационального выбора этот принцип называется Path dependency (зависимость от предшествующего развития): чем дольше придерживаться определенного пути институционального развития, тем выше расходы на то, чтобы с него сойти. Сложившиеся политические системы нельзя упразднить одним росчерком пера. И центральной власти в Москве не остается ничего другого, как продолжать попытки создать государственную нацию, несмотря на все существующие препятствия и скромные шансы на успех.
Загрузка...
Загрузка...
