0
В конце 2017 года Владимир Путин встретился в Сочи с президентом Ирана Хасаном Роухани и президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом. На повестке был вопрос о политическом урегулировании сирийского конфликта. Российские обозреватели назвали тот саммит «новой Ялтой без американцев», потому что он оживил воспоминания о состоявшейся в 1945 году встрече Рузвельта, Черчилля и Сталина, в ходе которой они согласовали послевоенный порядок в Европе. Москва дорожит воспоминаниями о Ялтинской встрече, испытывая ностальгию по тем ушедшим временам, когда великие державы заключали всеобъемлющие соглашения, не считаясь с интересами небольших стран. В 2015 году, выступая на Генеральной Ассамблее ООН, Путин публично дал высокую оценку Ялтинской конференции, заявив, что она заложила твердую основу послевоенного миропорядка. В том же году спикер Государственной Думы Сергей Нарышкин назвал этот саммит «большой тройки» 1945 года идеальным решением международных проблем. Своими выступлениями Путин и Нарышкин показали, что они до сих пор считают Вашингтон полезным партнером. Между тем, сигнал сочинской встречи был очевидным: в США больше никто не нуждается. Прокремлевские комментаторы даже назвали саммит в Сочи «осью порядка». Несомненно, это было плохо завуалированным ответом на «ось зла» Джорджа Буша и те жертвы, которые принес Запад ради того, чтобы укрепить принципы международного права и государственного суверенитета. Путин отправил четкий сигнал. Лидеры Кремля продолжают рассматривать себя как игроков в соревновании великих держав — в соревновании с США и Европой. И они затаили злобу: они считают, что международная система обходится с ними несправедливо несмотря на то, что русские извлекли немалую пользу из того международного порядка, который обе стороны — Запад и Восток — помогли выстроить после распада советской империи. Они считают основы миропорядка, закрепившегося после 1991 года, — универсальные права человека, демократические нормы и диктатура закона — лишь предлогом для того, чтобы иностранные государства могли вмешиваться во внутренние дела России. Они боятся, что такие идеи могут подорвать легитимность путинизма и что они угрожают его выживанию. Создается впечатление, что путинский режим уже давно переживает внутренний упадок и что Кремль все чаще готов идти на риск — иногда совершенно безрассудно — чтобы доказать, что он заслуживает места за столом великих держав. Риск — это опасное занятие для любого государства, независимо от того, переживает оно расцвет или упадок. Но что если Кремль действительно увеличивает свои шансы на выживание? Хаос ради достижения стратегического эффекта Несмотря на все слабые места России как великой державы, Кремль полагает, что у нее есть одно ключевое преимущество в долгосрочном соперничестве с Америкой и демократическим Западом: Россия характеризуется большей внутренней сплоченностью, поэтому она сможет пережить своих более продвинутых в технологическом, но более плюралистических в культурном и политическом смыслах оппонентов. В последние несколько лет Путин, его главный военный стратег Валерий Герасимов и другие лидеры России использовали дезинформацию, чтобы сеять хаос ради достижения стратегического эффекта. Цель Кремля — создать такую обстановку, в которой сторона, лучше всего справляющаяся с хаосом, побеждает. Предпосылка заключается в том, что Россия может выстоять в столкновении цивилизаций, раскалывая альянсы своих противников, сея раздоры внутри стран-соперников, подрывая основы их политических систем, одновременно консолидируя свои ресурсы, свое население и культурную базу. Такая стратегия позволяет избегать соперничества в тех сферах, в которых Кремль слаб, в надежде на то, что в случае конфронтации, противники окажутся примерно в одинаковых условиях. В стратегиях хаоса нет ничего нового. Другие крупные державы в истории тоже провоцировали нестабильность в соседних государствах, чтобы укрепить свою безопасность. Сунь-цзы, Клаузевиц и Хаусхофер выступали в поддержку того, что сегодня мы бы назвали информационной войной, направленной на то, чтобы привести противника в замешательство и ослабить его, прежде чем наносить по нему военный удар. В российской стратегической истории существует традиция разжигания хаоса на дальних рубежах, чтобы противники продолжали бороться друг с другом и не могли объединить свои силы против России. Но у таких стратегий есть и свои недостатки. Стратегии хаоса как правило оборачиваются негативными последствиями: попытки спровоцировать нестабильность в соседних государствах могут срикошетить и нанести удар по инициатору. Накануне начала Первой мировой войны, к примеру, Российская империя провела агрессивную информационную кампанию, направленную на раскол Австро-Венгрии. Эта кампания повысила степень нестабильности собственных западных районов России и способствовала подъему большевизма, который в конечном итоге заставил Россию выйти из войны. В сегодняшней войне против Украины Россия запечатала свои границы, чтобы бойцы не смогли вернуться домой и устроить там беспорядок. Другая проблема стратегий хаоса заключается в том, что они подразумевают такую тактику — целенаправленное использование дезинформации — которая со временем становится все более радикальной. Методы распространения дезинформации, которые поначалу были тщательно завуалированными, по мере их применения становятся все более узнаваемыми, поэтому приходится изобретать более новые и радикальные методы. Кроме того, поскольку они в конечном итоге являются актами войны, довольно трудно сказать, какие именно информационные кампании могут стать прелюдией для начала собственно военных операций. А провоцируя соперников на ответные меры, они могут повлечь за собой физическую проверку на прочность, то есть то, чего эта тактика призвана не допустить. Несмотря на эти потенциальные недостатки, Кремль делает ставку на то, что Запад не сможет распознать его стратегию распространения хаоса или выступить с адекватным ответом. И, возможно, Кремль прав. Прометеизм Впервой половине 20 века известный польский государственный деятель Юзеф Пилсудский воплотил в жизнь одну из самых инновационных нелинейных стратегий хаоса в истории управления государством. Он назвал ее «прометеизмом» — в честь персонажа греческой мифологии, который бросил вызов авторитету более сильного Зевса. Прометеизм стал ответом Пилсудского на вечный вопрос о том, как может относительно слабая держава соперничать с гораздо более сильной. В случае Пилсудского решение заключалось в том, чтобы использовать слабые места соседней России, сея раздор и провоцируя проблемы на территории противника. По сравнению с Россией Польша Пилсудского была относительно слабым государством. Однако он мог уравнять силы, обостряя проблемное наследие бывшей царской империи, а именно российскую проблему национальностей. Поддерживая потенциально губительное движение за независимость по всей России, Пилсудский намеревался не дать ей навести порядок на своих территориях. Его стратегией был хаос. Его целью было разжигание беспорядков внутри России. Однако прометеизм Пилсудского, возможно, обернулся неожиданными негативными последствиями: по всей видимости, именно он обучил СССР тому, как можно использовать слабые места противника. В период между двумя мировыми войнами советская политика в Прибалтике представляла собой разновидность прометеизма в действии — в частности речь идет о применении Кремлем дезинформации и политической диверсии. К тому моменту советские лидеры уже многому научились благодаря необходимости противостоять прометеизму Пилсудского на начальном этапе формирования Советского Союза. Советская прометеистская кампания в Прибалтике подчеркнула один важный аспект этой стратегии: она не должна быть самоцелью, но она может стать прелюдией к более активным военным действиям. После подписания Пакта Молотова-Риббентропа 1939 года, который поделил территории между Германией и СССР на соответствующие «сферы влияния», советский посол в Таллинне с удовлетворением сообщил, что эстонцы сбиты с толку и дезориентированы. Маневр Кремля был завершен. Использование дезинформации позволило скрыть истинные враждебные намерения Москвы накануне войны, выбив ее соседей из равновесия в стратегическом смысле. Прометеизм сработал. На начальном этапе холодной войны Советский Союз снова применил тактику прометеизма против стран Западной Европы, создав пятые колонны и целенаправленно настроив отдельные фракции друг против друга. В попытках ослабить Запад СССР преследовал несколько целей: он хотел предотвратить перевооружение Германии, дискредитировать пробританских и проамериканских лидеров в Италии, спровоцировать политический хаос, которым могли воспользоваться местные коммунистические партии, и добиться фактического признания того, что Москве удалось консолидировать свою власть в восточной части Европы. Послевоенная эпоха также обнаружила присущие прометеизму недостатки, а именно нежелательную отдачу. Политика СССР в Европе в конечном итоге обернулась крайне драматичными негативными последствиями, став основным стимулом для реализации Плана Маршалла. Прометеизм имеет свою цену. В 21 веке российские лидеры применяют вариант стратегии прометеизма в качестве средства для уравнивания сил в условиях противостояния Западу. Как Пилсудский когда-то пытался компенсировать слабость Польши, используя слабые места России, сегодняшние попытки Кремля манипулировать информационным пространством опираются на идею о том, чтобы использовать открытость западных систем против самого Запада. В отличие от эпохи холодной войны современная российская пропаганда не занимается грубым продвижением внешнеполитической программы Кремля. Вместо этого она направлена на то, чтобы сбивать с толку, отвлекать и дестабилизировать западные государства. Россия на первый взгляд пользуется несколькими преимуществами, сея хаос. Во-первых, Кремлю не нужно одерживать победу над своими западными конкурентами в прямом смысле — ему нужно только сбить их с толку и вывести из равновесия. Во-вторых, российские лидеры считают, что их авторитарная система предоставляет им естественное конкурентное преимущество в реализации политики, направленной на дестабилизацию. В-третьих, технологии: российские операции по распространению дезинформации и кибер-операции — главные инструменты разжигания разногласий и отвлечения внимания — основаны на анонимности, мгновенности и вездесущности, характерных для цифровой эпохи. Наконец, эффект неожиданности. Как показали недавние западные выборы, Россия часто застает Запад врасплох. Примеров того, как Россия реализует свою стратегию хаоса, очень много. В Прибалтике в рамках своих дезинформационных кампаний Россия пытается эксплуатировать страхи этого региона, который боится, что США отвернутся от него, и одновременно с этим обострять ощущение отчуждения у местного населения. В Румынии поддерживаемые Россией СМИ разжигают враждебность по отношению к «западному влиянию» и подрывают веру общественности в НАТО. На Украине Москва воспользовалась этническими и языковыми различиями, чтобы подготовить почву для захвата территорий. Именно российская дезинформация стала причиной роста антиукраинских настроений в Польше и увеличения раскола в Литве в вопросе политики диверсификации источников энергопоставок. Факты искажаются. В некоторых кругах НАТО превращается во врага, а уровень евроатлантической солидарности падает. Простые граждане сбиты с толку, охвачены подозрениями и разочарованы. Именно в этом и заключается суть дезинформационной стратегии 21 века, и ее главная цель — хаос. Больше всего внимания Запад сейчас уделяет тому, чтобы выяснить, кто стоит за российской кампанией по провоцированию беспорядка и дестабилизации и какие методы для этого применяются. Сейчас мы, к примеру, знаем, что Москва использует русскоязычные и иноязычные СМИ и соцсети, чтобы сеять сомнения в эффективности западных структур безопасности, таких как НАТО. Мы также сейчас понимаем, как в число методов ведения войны попала «информационная конфронтация». А благодаря тщательному анализу многочисленных выступлений и публикаций Валерия Герасимова на тему ассиметричных методов борьбы с врагом, наши знания о «нелинейных» методах манипулирования информацией и политическими системами постепенно расширяются. Между тем почти никто не занимается тем, чтобы встроить эти отдельные кусочки в общую картину того, зачем России это нужно и какими будут ее следующие шаги. В результате западным лидерам приходится постоянно обороняться против очередных токсичных порций дезинформации и киберопераций Кремля. Слишком часто очередные шаги Кремля вызывают у них удивление. Частично наша проблема заключается в непонимании стратегического поведения России. До аннексии Крыма Россию воспринимали как слабого игрока, чье влияние на международной арене уменьшается. Поскольку Россия погрязла в экономических кризисах, социальных проблемах и демографическом спаде, стремление Москвы достичь региональной гегемонии и глобального влияния казалось уже делом прошлого. У России просто не было средств для того, чтобы вести военное или геостратегическое соперничество. В результате отношения Запада с Россией были основаны на концепции беспроигрышной ситуации, а не на концепции «мы против них», в рамках которой может быть только один победитель. Но теперь эти основы рухнули. Начиная с вторжений на территорию Грузии и Украины и заканчивая нарушением условий соглашений (включая Договор об обычных вооруженных силах в Европе и Хельсинкский заключительный акт) и милитаризацией Черного моря и Калининграда, Россия повышала градус антагонизма по отношению к существующей трансатлантической системе безопасности. В процессе она также продемонстрировала, что даже ослабленный соперник может причинить массу вреда. Борьба с хаосом Чтобы противостоять действиям России, Запад должен рассматривать использование Кремлем инструментов информационной войны как часть стратегии хаоса в действии и отказаться от сегодняшней сосредоточенности на подробном анализе действий Москвы в соцсетях. В частности, западным аналитикам необходимо рассмотреть, как концепция бескровной «дестабилизации на далеких рубежах» проявила себя в прежней военно-политической стратегии России. Если провести анализ российского мышления с учетом исторической перспективы, это поможет Западу усовершенствовать его стратегию. На самом деле кремлевская стратегия распространения хаоса показывает нам, чего его лидеры боятся: они боятся силы Запада. Однако до настоящего момента Запад не думал о том, как он может направить свою мощь против слабых мест России. У любой стратегии есть слабые места. К примеру, у наших современных технологий мгновенной коммуникации есть как достоинства, так и недостатки: взаимосвязанность современного информационного пространства делает достижение конкретного эффекта на конкретной территории (в географическом смысле) более сложной задачей, увеличивая собственную уязвимость России перед «эффектом бумеранга». Какие непредвиденные последствия начинают возникать в результате реализации стратегии хаоса? Насколько хорошо российские лидеры осведомлены об этих проблемах и насколько они готовы их решать? Насколько они уязвимы перед непредвиденной ответной реакцией? Именно такие вопросы должны задавать себе западные политики. Ставки высоки: российская стратегия хаоса может оказать долгосрочное негативное влияние на двусторонние отношения, а также на эффективность наших договоров и соглашений с Россией (старых и новых). Она может повысить риск непреднамеренной военной эскалации и угрожать будущей стабильности пограничных государств в Центральной и Восточной Европе. Она также должна заставить нас относиться с осторожностью к перспективам заключения соглашений по Украине, Сирии и Северной Корее. В свете этих рисков американскому руководству, во-первых, необходимо устранить предсказуемые предпосылки, позволяющие России реализовывать ее стратегию хаоса. Во-вторых, ему необходимо просчитать и начать действовать таким образом, чтобы в конечном итоге Россия вернулась к «нормальному» стратегическому поведению. Ниже приведены четыре ключевых шага, которые Западу необходимо предпринять, чтобы достичь этих целей: • Необходимо понять, что Россия воспринимает международную систему совершенно не так, как мы, хотя наши интересы в определенных вопросах могут совпадать (к примеру, борьба с терроризмом). • Необходимо подходить к нашему общению с Москвой с пониманием того, что в такие понятия, как «международное право» и «государственный суверенитет», Россия вкладывает совершенно иной смысл, нежели мы, и что кремлевские лидеры ссылаются на эти концепции ради достижения сиюминутного преимущества, то есть для них они вовсе не являются самоцелью. • Необходимо понимать, что, используя инструменты информационной войны, Россия преследует конкретную цель, а именно установление рефлексивного контроля. (Такой контроль достигается путем завуалированного убеждения оппонентов России в том, что они действуют в своих собственных интересах, хотя на самом деле они четко следуют сценарию Москвы.) • Необходимо чередовать «кнуты и пряники», применяемые по отношению к Кремлю. Сначала кнут, то есть сначала нужно ужесточить карательные меры, применяемые к Москве в связи с ее ревизионистским поведением и попытками посеять хаос (к примеру, более жесткие санкции, новые визовые запреты, более серьезные ограничения на доступ к глобальной финансовой системе, внезапные финансовые проверки). К несчастью, Запад — в первую очередь США — действовал слишком предсказуемо, слишком линейно. Нам стоит посмотреть на себя как на проигравшую сторону в этом противостоянии и отреагировать нелинейным образом. Единственное, чего кремлевские лидеры боятся больше мощи Запада, — это отказ российского народа признать их власть над собой. Хотя нашей конечной целью должно стать превращение Москвы в конструктивного члена трансатлантической системы безопасности, сейчас наши действия должны служить другой, более близкой цели — они должны заставить Россию прекратить ее наступление на Запад и уйти в оборону. Для этого мы должны перестать бояться нечаянно «спровоцировать» Кремль. Попытки сохранить душевное равновесие Путина вряд ли могут служить основой разумной политики. Российское правительство будет сотрудничать с Западом, только если предложенный путь будет соответствовать его целям. В противном случае оно не станет сотрудничать. И мы должны сделать то же самое. Питер Доран — президент Центра анализа европейской политики.
Дональд Дженсен — старший научный сотрудник Центра анализа европейской политики и редактор программы Stratcom.
