«Самый большой разделенный народ». Когда-то Кремль задал именно такой стандарт описания русских после 1991 года. И этим обрек их на изоляцию. Любая заграничная диаспора — это всегда soft-power (мягкая сила — прим. ред.) для материнского государства. Украинская диаспора в Канаде, армянская во Франции или еврейская по всему миру — тому доказательство. Но у «заграничных русских» ничего подобного не произошло. Они не стали трендсеттерами (люди, внедряющие новшества и тренды — прим. ред.). Не создавали стратегии будущего. По одной простой причине. Для соотечественников Москва предусматривала лишь один формат существования — ирреденты. Им отводилась единственная роль — быть предлогом для «воссоединения» в рамках единого государства. И четверть столетия Кремль делал все, чтобы этот рычаг влияния сохранить. Для этого ему нужна была самая малость. Не допустить интеграции русских в те страны, в которых им выпало жить. Сама идея, что русские могут жить интересами не Москвы, а своих новых столиц, воспринималась как предательство. Кремлю никогда не нужна была адаптация русских. Напротив — ему нужна была максимальная изоляция русских. Чтобы затем из года в год спекулировать на теме защиты «гонимых и отверженных». Концепт «русские для Украины» воспринимался как враждебный. Потому что Москве нужен был концепт «украинские русские как отмычка для Украины». Все остальное воспринималось Россией как угроза. «Заграничным русским» предлагалось ощущать свою национальность как право, а не обязанность. Вместо того, чтобы конкурировать с соседями в пространстве позитивных повесток им отводилась роль «бабы яги», которая всегда против. Единственным их предназначением было объявлена ностальгия. Хранители музейного достояния. В результате, никаких русских партий, ориентированных не на Кремль, в постсоветских странах так и не появилось. Все, что рождалось, оказывалось в роли пятой колонны. Лоббисты российских монополий. Торговые агенты по продаже имперского шовинизма. Любой альтернативный подход воспринимался в штыки самой Москвой. К чему приводит подобный подход, мы увидели на примере Донбасса. Того самого, который Москва уже четвертый год «защищает». С подачи Кремля регион превратили в рукотворное Сомали. В полигон, единственная задача которого — создавать проблемы для украинской власти. А качество жизни тех самых «русских и русскокультурных» на оккупированных территориях Москву не интересует. Донбасс доказал простую вещь: зарубежным соотечественникам Кремлем отведена роль имперского гумуса. Их интересы вторичны по отношению к интересам российского руководства. Москва воюет не за них, а посредством них. Граждане для империи. И ни в коем случае не наоборот. Вдобавок, именно вторжение на Донбасс запустило еще один важный процесс. Москва была уверена, что украинский восток и юг рухнут ей в объятия. Что русский язык — это достаточное условие для того, чтобы его носитель был адептом «русского мира». А оказалось, что все совершенно не так. В результате вторжения в Украину произошло то, чего Москва всегда так боялась. Русские начали интегрироваться в Украину — в силу того самостоятельного выбора, который они сделали между старой родиной и новой. И в этой ситуации Кремлю уже не приходится рассчитывать на лоббизм своих интересов. Потому что выбор новой идентичности оказался сопряжен с утратой старой. Скорее всего, новая перепись подарит нам немало сюрпризов.