0
Интервью с Жаном-Сильвестром Монгренье (Jean-Sylvestre Mongrenier), доктором геополитики, профессором истории и географии, научным сотрудником Французского института геополитики Американский Сенат одобрил в начале августа оборонный бюджет с выделением 69 миллиардов долларов на внешние операции и увеличением зарплат военных на 2,6%. «Атлантико»: Сенат США в конечном итоге одобрил увеличение оборонного бюджета на 80 миллиардов долларов, хотя он и так уже является самым большим в мире, почти в четыре раза превышая находящийся на втором месте китайский. Как понимать это решение? Геополитическая обстановка оправдывает новый бюджет, или его следует рассматривать как «подарок» для ВПК? Жан-Сильвестр Монгренье: Вопрос американского оборонного бюджета необходимо рассматривать в динамике, учитывая глобальную геополитическую роль США и их геостратегические позиции. Этот военный бюджет все еще остается первым в мире и не имеет соперников, даже с учетом разных категорий измерения (ВВП не является единственным показателем и должен дополняться другими данными). Эти военные расходы не выглядят чем-то сверхестественным, если соотнести их с вырабатываемыми американской экономикой богатствами (составляют порядка 4 — 5% ВВП). В любом случае, одного лишь количественного подхода здесь недостаточно. Речь идет не просто о рейтингах. Лучше воздерживаться от технократических представлений о мире и соотношении сил в нем. Стоит отметить сокращающийся отрыв от развивающихся стран, которые открыто становятся стратегическими соперниками Америки. Взять хотя бы Пекин: еще не так давно США в десять раз обходили КНР по военным расходам. Последние 20 лет китайский оборонный бюджет растет на 10% в год, что намного обходит показатели прироста ВВП (порядка 6 — 7%) и не согласуется с риторикой Компартии до 2008 года. Россия находится далеко позади, однако с 2008 года тоже предприняла значительные военные усилия, как в количественном плане (оборонный бюджет на уровне 4 — 5% ВВП, программа перевооружения стоимостью в 600 миллиардов долларов на период 2011 — 2020), так и качественном (операционные маневры и искусство войны). С другой стороны, США берут на себя глобальную ответственность. Помимо обороны североамериканского континента и «западного полушария», речь идет о военном присутствии в Европе, на Ближнем Востоке и Азиатско-Тихоокеанском регионе. У них есть политические, дипломатические и военные обязательства по отношению к союзникам. Невзирая на игру лобби и прочих групп влияния (совершенно нормальное явление в рамках открытой и свободной политической системы), тема ВПК (как утверждают некоторые, именно он определяет внешнюю политику США и оборонный бюджет) вызывает полемику. Часто приводится отрывок из выступления бывшего президента Дуайта Эйзенхауэра, который призывал не допустить возможных злоупотреблений. Это действительно весомый аргумент. Как бы то ни было, здесь слишком часто используется теория из вышедшей в 1917 году книги Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма», которая ни в коей мере не объясняет международную напряженность периода 1870 — 1914, не говоря уже о Первой мировой войне. Соотношение сил во внутренней политике и на международной арене служит куда более убедительным объяснением, чем военно-промышленное лобби. После холодной войны американские военные расходы были существенно сокращены, и правительство поставило перед ВПК жесткие ограничения. После событий 11 сентября «война с терроризмом» вновь повлекла за собой увеличение расходов. При Бараке Обаме, который был убежден в правильности «политики протянутой руки», военные расходы несколько сдали назад. Теперь же стоящая у руля в США команда не без основания считает, что равновесие в мире вот-вот рухнет, в связи с чем нужно быть настороже: военные расходы растут. — Утверждалось, что Дональд Трамп выступает за отступление США с прежних военных позиций. Как нынешний бюджет перечеркивает этот подход? Что говорят задействованные средства о «большой стратегии» Америки? — Стоит признать, что Дональд Трамп вел демагогическую кампанию и стремился польстить части американского электората, говоря то, что той хотелось услышать. В его заявлениях могли прослеживаться противоречия от одного выступления к другому. Если верить автору книги «Огонь и ярость» Майклу Вульфу (Michael Wolff), Трамп не верил в победу и рассматривал кампанию как прекрасный пиар для продвижения своего «бренда» и финансовых интересов клана. Так, стоит ли удивляться подобной ситуации в американской политической системе? С самого основания политической философии в Древней Греции говорят о коррумпированности различных режимов и их чередовании. По мнению Платона и Аристотеля, демократия всегда может превратиться в охлократию (власть толпы), а затем — в тиранию. Они предпочитали ей изономию, то есть режим равенства гражданских прав с опорой на благодетель: речь идет о своеобразной аристократической демократии, то есть смешанной системе с сочетанием монархического принципа, аристократической добродетели и народного элемента. В нынешнем случае противовесы работают, а в окружении Дональда Трампа, несмотря ни на что, появились грамотные специалисты, которых американская пресса называет «ответственными взрослыми» (вице-президент, госсекретарь, министр обороны). Это можно записать в актив Трампа. Может, он не настолько безответственен, как кажется? Значимость альянсов и их сохранения была подтверждена, как в Европе, так и в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на Ближнем Востоке. В то же время американские официальные лица делают упор на «разделении бремени». По сути, здесь нет ничего нового: эта тема уже давно периодически всплывает в трансатлантических и в транстихоокеанских отношениях. Первый год Трампа позволил прояснить внешнюю политику и «большую стратегию» США, хотя в деталях все это и может казаться хаотичным. Что касается долгосрочной перспективы, верх берет преемственность: США вносят значительный вклад в укрепление «передового присутствия» НАТО в Восточной Европе, а также подтвердили защиту европейских и азиатских союзников. Если в 2014 году при Обаме была начата борьба с «Исламским государством» (запрещенная в РФ террористическая организация, — прим.ред.) с помощью коалиции западных и арабских стран, администрация Трампа серьезно изменила американскую политику в Сирии и на Ближнем Востоке выразив готовность дать отпор иранско-шиитскому экспансионизму в регионе и оказать вооруженное давление на Башара Асада. После уничтожения сирийской военной базы в ответ на химическую атаку Дамаска нельзя исключать новых американских ударов. Все это вовсе не говорит об отходе с позиций в военном плане, что и подтверждает новый бюджет. Как бы то ни было, абсолютные ценности не отменяют рисков чрезмерного растяжения сил в стратегическом плане. Простым примером тому служат авианосцы. У США их десять, а одиннадцатый проходит период испытаний. Эта цифра кажется впечатляющей, однако два авианосца находятся у американских берегов. Кроме того, если учитывать периоды ремонта и техобслуживания, в отдельно взятый момент доступны лишь пять-шесть кораблей. По большей части они задействованы в Тихом и Индийском океанах. Все это вновь подводит нас к вопросу разделения бремени и строительства нового французского авианосца, который мог бы внести неоценимый стратегический вклад на Средиземном море, в Индийском океане и на более отдаленных рубежах (не стоит забывать, что Франция — тихоокеанская держава). — Какой реакции стоит ждать от двух других великих держав, которые упоминались в февральской американской доктрине, то есть Китая и России? — Изменение американской позиции по ядерному оружию (в частности речь идет о разработке нового оружия меньшей мощности с прицелом на тактическое применение) связано с обострением геополитического соперничества как на мировом уровне, так и в различных географических зонах. В частности речь идет о Корейском полуострове, где участие спортсменов из КНДР в зимней Олимпиаде (это касается в том числе формирования общей хоккейной команды) не должно отвлекать нас от стратегических вопросов.
Соперничество обостряется и на Ближнем Востоке, поскольку подписанное 14 июля 2015 года соглашение вовсе не положило конец ядерным планам иранского режима. Ядерная угроза вновь дает о себе знать также на восточных рубежах Европы. Во время силового присоединения Крыма Владимир Путин приступил к ядерным жестикуляциям, причем не в логике сдерживания, а в рамках военных операций по завоеванию территории (первый случай подобного рода в Европе после 1945 года). Сегодня он размещает ракеты «Искандер» в бывшем Кенигсберге, на родине Канта. Изменение американской ядерной доктрины связано с поведением «ревизионистских держав», которые развивают свой ядерный арсенал (КНР расширяет его, а Россия модернизирует тактическое ядерное оружие), снижают порог его применения в конфликте и бросают вывод существующему (кое-как) мировому порядку. Хотим мы того или нет, все движется к новой холодной войне, борьбе за мировую гегемонию с риском слома равновесия. Скорее всего, эти движимые геополитическими страстями державы не отступятся. Пекин и Москва считают разрушение долгой гегемонии Запада своеобразной вселенской справедливостью. В Европе сформированная в 1989-1991 годах общая безопасность оказалась под серьезной угрозой. Развертывание «Искандеров» может поставить под вопрос Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, который был подписан 30 лет назад Михаилом Горбачевым и Рональдом Рейганом. Как уже очень прозорливо отмечала Тереза Дельпеш (Thérèse Delpech), нам придется вновь научиться понимать все тонкости ядерной стратегии. По правде говоря, у Франции есть преимущество в этой сфере. Интеллектуальные преемники Андре Бофра (André Beaufre), Пьера-Мари Галуа (Pierre-Marie Gallois), Раймона Арона (Raymond Aron) и Люсьена Пуарье (Lucien Poirier) не сидят сложа руки. Как бы то ни было, мы очень далеки от реализации мечты о мире без ядерного оружия, о которой говорил Обама в выступлении в Праге 5 апреля 2009 года. Как это возможно при отсутствии некоего международного «Левиафана»? Мы прекрасно видим это в Сирии: режим Башара Асада нарушает Конвенцию о запрещении химического оружия, хотя подписал ее в 2013 году под покровительством Москвы. Расшатываются самые основы международной безопасности, а ревизионистские державы каждый день испытывают на прочность установленные международным правом границы. Без державы или группы государств, которая хочет и может играть роль «гегемонистского стабилизатора», не будет даже подобия порядка при всем его несовершенстве. Дивный новый мир многополярности, о котором в свое время столько говорил Жак Ширак, на поверку оказался фарсом.
