0
«Дохлая белка у вас перед домом для вас порой важнее людей, которые умирают где-то в Африке», — заявил однажды Марк Цукерберг коллегам по «Фейсбуку». Народ, конечно, возмутился. Люди вообще возмущаются, когда говорят вслух что-то неприятное, но точное, с чем в глубине души мы все согласны. Пока коронавирус бушевал в Китае, Запад жил обычной жизнью. Это отсутствие сочувствия, дистанцирование от беды не прекратилось, даже когда вирус поразил Италию. Причем винить за это следует не столько простых граждан, сколько политиков и комментаторов, имеющих куда больше возможностей формировать общественное мнение. Самоуспокоение сменилась паникой и бессилием. Новость, что коронавирус обнаружился у 71-летнего наследника престола принца Чарльза, здесь, в Британии, стала водоразделом. Уже через несколько минут на меня обрушились сообщения от друзей, и все писали по сути одно и то же: «О черт, эта хрень взаправду». За саркастическим интернет-сленгом таились подлинные чувства. Доселе для большинства британцев коронавирус был абстракцией. Новость о принце Чарльзе расставила все по местам. Вирусом заразятся и ваши знакомые — как близкие, так и шапочные. Некоторые из них тяжело заболеют. Кое-кто даже умрет. Кощунственно так говорить, но столь высокопоставленный пациент поможет спасти жизни. В Британии только что объявили национальный карантин, пусть и не такой строгий, как в Италии или Франции. В Британии полицейских на душу населения меньше, и успех карантинных мер напрямую зависит от того, насколько добросовестно их будут исполнять сами граждане. Надо, чтобы все поняли, что вспышка коронавируса — это не шутки. Когда Covid-19 подхватит кто-то, кого вы знаете — пусть даже видели только по телевизору — пандемия словно превращается из абстракции во что-то реальное. Теперь это не просто страшилка, а реальная проблема. Последние нескольких недель коллеги-журналисты жалуются мне, как трудно передать всю серьезность ситуации. Когда случаются стихийные бедствия, нам показывают драматичные кадры — города, разрушенные цунами, стена пламени у дороги при лесном пожаре и так далее. Почему же, размышлял один мой друг, нам не показывают итальянские отделения интенсивной терапии изнутри? По всей видимости, телевизионщики сочли эти кадры чересчур отталкивающими: смерть от удушья неприглядна. А может, на съемку не дали согласия родственники умерших. Короткий репортаж «Скай ньюз» (Sky News) из итальянской больницы был поистине ужасен — тяжелое чувство вызывали даже не сами задыхающиеся пациенты, а окружающие ужасы: одиночество заразившихся, сочетавшееся с беспардонным нарушением их индивидуального пространства. Пугали и аппараты искусственного дыхания, напоминавшие сюрреалистические шлемы-пузыри из фильмов ужасов. Еще до новости о принце Чарльзе коронавирус стал для меня реальностью в цукерберговском смысле — той пресловутой дохлой белкой. Так четко осознать коронавирус мне помогли две вещи. Во-первых, это фотография иранских братских могил на Google Earth. Истинные масштабы эпидемии страна замалчивала, а молодые иранцы даже лобызали исламские реликвии на камеру, чтобы продемонстрировать свое презрение к вирусу. Но скрывать свои жертвы вечно им не удалось. Во-вторых, это семья британского радиожурналиста Тео Ашервуда (Theo Usherwood) — он мой знакомый и, что еще важнее, ровесник. Они рассказали, что его положили в больницу с пневмонией, осложненной коронавирусом. Эта весть развеяла мою ложную уверенность, что Covid-19 — это чужая болезнь, недуг старых и немощных. В общем, не таких, как я. Вдогонку к диагнозу принца Чарльза посыпались вопросы. Как он сдал анализ, если он жалуется лишь на легкие симптомы, а подтвержденных контактов с больными не имел? (Официальное заявление, однако, подчеркивает, что принц Чарльз соответствовал всем критериям для проведения дефицитного теста.) Когда он последний раз видел свою мать, 93-летнюю королеву Елизавету? (12 марта). Скольких человек принц заразил, исполняя королевские обязанности, львиная доля которых сводится к тому, чтобы пожимать людям руки? (Как и многие из нас, новый «пандемический» этикет он осваивал в последнее время с трудом.) Доселе вклад знаменитостей в дискуссию о пандемии сводился к нарциссизму — вспомните, как Мадонна из усыпанной лепестками роз ванны в своем роскошном особняке напомнила, что вирус — «великий уравнитель», или как компания актеров и юмористов изуродовала песню Леннона «Imagine». В ближайшие дни нам предстоит услышать о новых громких диагнозах: богатеи и знаменитости могут позволить себе частные тесты в индивидуальном порядке. Когда же тесты проводятся на коллективных началах, некоторым (например, политикам) загадочным образом удается избежать очередей, в которых стоят простые граждане. С каждой следующей заболевшей знаменитостью коронавирус будет застревать в заголовках новостей на дополнительные недели и месяцы — ничего более достойного упоминания в нашей нынешней жизни попросту не предвидится. Простите за резкость, но, когда новостной поток сводится к тому, что люди гибнут и дальше, мест в реанимации не хватает, а карантин остается, — в таких условиях многие зрители просто утрачивают интерес. Специалисты по поведенческим наукам предупреждают, что население может поддаться синдрому, который называется «усталость от вмешательства», и тогда эффективность социальной изоляции упадет. Новость, что у принца Чарльза обнаружился коронавирус, пробила нарастающее чувство усталости. И чем больше имен и лиц в нашем сознании свяжется с пандемией, тем больше у нас шансов ее одолеть. Когда больные и мертвые существуют лишь в виде списка с возрастом и анамнезом, подлинное сочувствие невозможно. Коронавирус касается нашей жизни напрямую, и долг СМИ — донести эту истину до сознания людей. Загрузка...
Загрузка...
